Видит Бог

Тогда Бог снабдил их перепелами и отравил мясо, пока оно еще было в зубах их, и поразил народ весьма великою язвою. Вот и попробуй догадаться, что у Него на уме. Строй то, да строй се, это дерево используй для того, а то дерево используй для этого, да не вари козленка в молоке матери его. Почему? Не говорит. По злобе, если вас интересует мое мнение. У Него-то поди спроси. Люди плясали голышом, будто язычники, вкруг златого тельца. Старика побили камнями за то, что он собирал дрова в день субботы, и старик умер. Корей взбунтовался заодно с сынами Левия, желая себе большей доли в делах священнических: они требовали права возжигать курения в кадильницах. Потом взбунтовались сыновья Рувимовы. Множество сыновей Израилевых снова и снова отпадали, поклоняясь другим богам. Некто привел мадианитянку в глазах всего общества и лег с нею у себя в шатре, и Финеес, сын Елеазара, сына Аарона-священника, пронзил обоих их в чрево их, чем и понудил милосердного Бога прекратить еще одну язву. Мариам умерла, Аарон тоже. Но Моисей все вел народ дальше. Он был почти настолько совершенен, насколько это в силах человеческих. Он ничего не просил для себя, вот ничего и не получил. Мне хватает высокомерия, чтобы желать себе такой же скромности, как у него, и скромности, чтобы видеть, насколько высокомерно это желание. Лицо его пылало, когда он спустился с горы, повидавшись с Богом, и люди боялись подходить к нему. Он, кстати сказать, нередко огрызался, а один раз и вовсе разозлился на Бога, услышав, как народ плачет от голода в семействах своих, каждый у дверей шатра своего.

И сильно воспламенился гнев Моисеев, и вопросил он у Господа:

— Черт подери, где я, по-Твоему, возьму мяса, чтобы накормить их? Зачем Ты так поступаешь со мной? Что я такого натворил, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Кому все это нужно? Они мне не дети, верно? — чтобы я отвечал за них и слушал, как они плачут, потому что не имеют еды. В чем я согрешил? И долго ли еще это будет продолжаться?

— Я же тебе говорил, все пойдет мало-помалу, — напомнил ему Бог, — доколе ты не размножишься, чтобы земля не сделалась пуста и не умножились против тебя звери полевые. Я тебя предупреждал, в один год такие дела не делаются.

— Да, но во сколько — в двадцать, в тридцать, в сорок? — недоверчиво запротестовал Моисей. — Мне-то уже все равно. Слишком, слишком велико для меня это бремя. Прости нас и отпусти прямо сейчас, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал. Лучше мне умереть, чем идти этим путем. Если я нашел милость пред очами Твоими, лучше умертви меня, чтобы мне не видеть бедствия моего.

— Так Его, Моисей! — подмывает меня воскликнуть всякий раз, что я читаю эти слова. — Это ты Ему здорово врезал!

И отменил Господь зло, о котором сказал, что наведет его на народ Свой. Но как раз в ответ на этот всплеск Моисеева гнева Бог и завалил людей перепелами, пока те у них из ноздрей не полезли, а затем отравил еще не разжеванное мясо. Ну, и кто победил? И кто был прав?

Хотелось бы услышать ответ.

Да, мне хотелось бы поговорить с Моисеем. Я бы объяснил ему, что мое неприятие флорентийской статуи вовсе не влечет за собой неприятия римской или каких-либо претензий к нему. Он великий человек. И его советы были бы мне полезны. Я бы с радостью выслушал его рекомендации насчет того, как мне поладить с Богом, как прервать затянувшееся молчание между мною и небесами, не поступясь при этом собственным достоинством. Однажды, вспомнив, как Саулу в канун битвы на Гелвуе удалось с помощью ведьмы из Аэндора побеседовать с духом Самуила, я решился, соблюдая полнейшую секретность, попытать счастья с Моисеем. Что я терял? Я понимал, что преступаю законы и нарушаю заповеди тем, что якшаюсь с чародеями, ведьмами и прочей шушерой, имеющей дело с духами. Но я же был царь. Я был одинок, Бог мой оставил меня, я чувствовал, что теряю почву под ногами. Лишившись Бога, волей-неволей хватаешься за разные штуки вроде колдовства и религии.

И я пошел к некроманту, наглотался каких-то порошков, переоделся дервишем и забился в пещеру. Я произнес магические заклинания. Горела всего одна лампа. Я напялил дурацкую шляпу. Натянул, как мне было сказано, капюшон на лицо и вызвал духа Моисея. Вместо него явился Самуил.

— Иисусе-Христе, — с отвращеньем воскликнул я. — Ты-то что тут делаешь?

— Ты посылал за мной? — вопросил Самуил, уставя на меня пустые глазницы. Обратившись в призрака, он не утратил холодности, какой обладал во плоти.

— За Моисеем я посылал. Так что не путайся под ногами.

— А не хочешь узнать от меня, что с тобою случится?

— Заткну уши, — предупредил я его. — И не услышу ни единого слова. Давай сюда Моисея. Ты мне не нужен.

— Он отдыхает. Никак в себя не придет.

— Скажи ему, что я хочу с ним поговорить. Он наверняка про меня слышал.

— Он глух как пень.

— А по губам он читать не умеет?

— Он нынче почти ничего и не видит.

— Когда он умирал, зрение его не притупилось.