Видео Иисус

— Святой Отец несёт на себе сверхчеловеческий груз всевозможных обязательств, — сказал секретарь. — Кроме того, он очень болен. Совершенно исключено, чтобы он по чьей-то спонтанной прихоти куда-то полетел. — Недовольное выражение его лица показывало, что он не особенно высоко ставит как прихоть, так и спонтанность. — То же самое в принципе я могу сказать и в отношении кардиналов.

— Тогда отправьте со мной учёного. Существует же папская академия наук. Со мной мог бы полететь кто-нибудь оттуда.

— Это решать не мне.

— Тогда кому же?

— В принципе это решает Его Святейшество. Каун вздохнул:

— Ну хорошо. Могу я хотя бы поговорить с ним?

— Если вы желаете аудиенции у Папы, вам следует обратиться в соответствующую префектуру. — Маленькие глазки за очками в тонкой оправе холодно блеснули. — Она откроется в понедельник.

Это было уму непостижимо.

— Послушайте, к тому времени мы, возможно, уже выкопаем эту вещь. Может быть, мы уже проведём пресс-конференцию. И, может быть, то, что будет там сказано, абсолютно не понравится Его Святейшеству. Ибо мы, возможно, докажем, что тогда всё происходило иначе, чем описано в Библии, и приверженцы веры станут толпами отрекаться от церкви.

— Истина, мистер Каун, — скривив тонкие губы, объяснил секретарь, — не демократична. Даже если случится то, на что вы намекаете, — а я убеждён, что этого не случится, — это не сможет явиться для Святой церкви поводом проповедовать что-то другое, чем то, что уже две тысячи лет является содержанием веры.

— Истина состоит в том, — ответил Каун, — что никто её не знает и что все мы только ищем её. Вот то, во что я верую.

Прелат сложил свои увядшие ладони.

— Тогда мне жаль вас, мистер Каун.

Кауну пришлось держать себя в руках, чтобы чувства не возобладали над ним. Тут ничего не добиться. Любое дополнительное слово было бы пустой тратой времени.

Он взглянул на Бассо. Тот был бледен как мел, а на его лбу выступили крошечные капли пота.

— Идёмте, — сказал Каун.

Райан сидел так, что через окно, которое снаружи было зеркалом, держал в поле зрения всю парковку. Если они уедут сегодня, он хотел бы знать, куда.

На коленях у него лежал плоский прибор, напоминавший те переносные телевизоры, которые одно время были в моде. Время от времени Райан включал его, и тогда на экране загоралась яркая точка, сантиметра на полтора в стороне от центра экрана. Если он поворачивал прибор, точка двигалась в противоположном направлении. Казалось, она всегда указывала в сторону парковки. Конечно, это была не случайность, потому что именно там стоял автомобиль, под крылом которого был прикреплён датчик пеленгатора. Автомобиль был прокатный. Точнее, машина Стивена Фокса.

Райан ждал. Он был большой специалист по ожиданию. Если уж ему приходилось ждать, он мог часами сидеть настолько неподвижно, что даже мигание век и дыхательные движения грудной клетки становились едва заметны. Когда охотишься на людей, важно уметь ждать.

Ему пришлось взглянуть на часы, когда появились Стивен Фокс и Юдифь Менец. Они сели в машину и уехали. Было около половины восьмого.

Райан потянулся к автомобильным ключам, которые лежали рядом на столе.

Створки высокого окна канцелярии, которая на официальных планах вообще не была обозначена, стояли открытыми. Издалека сюда проникали шумы ночного Рима — не громче жужжания насекомых, которые тщетно бились о москитную сетку. Парадоксальным образом эти тихие звуки усиливали впечатление тишины, царившей в этом крыле апостолического дворца.

Луиджи Баттисто Скарфаро был худой высокий сицилиец. Выразительный крючковатый нос, высокий лоб, чёрные волосы над которым были зачёсаны назад, и тонкие бескровные губы придавали его лицу аристократический вид, что ещё дополнительно подчёркивалось сутаной, в которую он был одет. Ему было тридцать шесть лет, но казался он старше. Семейная традиция требовала отдавать одного члена семьи в служение Святому престолу, чтобы уравновесить то обстоятельство, что остальные члены семьи работали на мафию, и Луиджи выпало в своём поколении поддержать эту традицию. Чтобы воспрепятствовать ещё одной фамильной традиции — в довольно молодые годы заболевать тяжёлой формой подагры, — он питался строго вегетариански, не курил и не пил. Но, невзирая на это, и на его пальцах уже появились характерные узловатые суставы, и у него были плохие зубы. Традиции были сильнее отдельной человеческой воли.

Он сидел за своим большим письменным столом, совершенно пустым, если не считать массивной бронзовой лампы — единственного источника света в высоком, просторном помещении — и двух листов бумаги. Вот уже несколько часов он заново перечитывал их и обдумывал.