Матриарх спеленала меня с головы до ног, но все же не полностью — я мог ходить короткими шагами. Когда «Щит Предтеч» откажет, я просто исчезну, дав
Я думал о чем угодно, но не о том, кто меня окликнул, а он продолжал едва слышно говорить:
— Подними меня… и сделай так, чтобы… мой зрительный сенсор… смотрел… на паразита в нужной фазе…
— Я подкину, но момент выберешь сам, — проворчал я. — Руки заняты.
Живой брони оставалось на пять-шесть секунд. Три ушло на то, чтобы подкинуть ногой Убаму и одновременно включить «Блеф». Футболист из меня неважный, голова взлетела не выше моего колена, но этого хватило.
Зависнув в воздухе, рехегуа отчетливо сказал:
— С тобой было интересно работать, Картер.
И взорвался.
Пещеру затопило светом, матриарха вместе с моим фальшивым телом впечатало взрывной волной в стену и сожгло. От моей копии не осталось ни следа, кроме силуэта на стене, матриарх выжила, но у нее уцелели только те части, что были в другой фазе.
Моя ложная смерть активировала «Отмщение», и каждый атом тела превратился в заряженную частицу, атаковавшую остатки Сверхмалого спиннера-матриарха.
Удивительно, но когда после завершения «Блефа» я занял место погибшей копии, тварь еще жила. Почти все лучи и «реснички» сгорели или были уничтожены, само «солнышко» сократилось раз в десять и стало похоже на обгорелый блин с множеством дыр, из которых, мерцая, вытекало что-то, едва уловимое глазом, как подводное течение.
Единственная уцелевшая ресничка сделала движение, потянулась ко мне, но опала бессильно, и тогда я потянулся к ней сам и ощутил — это было не то враждебное касание, что минутой раньше, это был жест отчаяния, последняя отчаянная попытка спасти линию. Все ее потомство второй линии погибло, когда матриарх лишилась органа связи — ее дети, которых я называл «пауками», сгинули. Но все же линию можно спасти, если спасти матриарха. Зародыш третьей, последней, линии потомства дремлет в рождающем чреве, которое уцелело чудом — видимо, вселенная показала ей другой путь.
Слово было на всеобщем, но значило оно совсем другое. И снова Убама оказался прав — спиннеры считали себя не паразитами, а слугами, симбионтами того, кто брал на себя ответственность за линию и позволял питаться его
«Мне не нужны слуги, — подумал я, отключая живую броню и поднимая паразита. — Но от нового друга не откажусь».
Сверхмалый спиннер-матриарх остатками тела обнял ладонь, я внутренне сжался, вспомнив, как потерял руку, но обошлось. Спиннер растворился, впитался в руку.
Артефакт Предтеч призывно замерцал.
Глава 12. Подержи-ка мое пиво!
Друг?
Не успел я обдумать произошедшее, как спиннер просочился мне под кожу и исчез, а в голове взвыл интерфейс. Края поля зрения обагрились, замерцали цветом опасности, а перед глазами выскочило предупреждение:
Дочитав предупреждение, не стал паниковать, потому что осознал:
Мысль ощутилась как моя собственная, но каким-то пока незнакомым мне чувством, новым, ранее недоступным, но, очевидно, развившимся из присущей мне развитой интуиции, понял — не моя мысль, а спиннера-матриарха.
Интерфейс сразу замок. А я откуда-то знал, что симбионт ушел в одномерное пространство. Или не так: он сам изменил свою мерность, став временно недоступным для интерфейса. Но только временно — для всевидящего ока Разума обнаружить паразита труда не составит.
Нас со спиннером сейчас спасало только то, что без Разума рядом у интерфейса на полноценное сканирование не хватало вычислительных мощностей — все-таки мы были на расстоянии тысяч световых лет от Сидуса.
Устроившись во мне поудобнее, спиннер присосался к моей «живой» энергии и начал восстановление, однако сделал это, подстроившись под мои возможности регенерации — шкала жизни колебалась на 99,9–100 %.
«И что значит “живая” энергия?» — задумался я, глядя на мерцающий артефакт Предтеч, но не решаясь к нему подходить — он убил всех, кто к нему прикоснулся. Стоит ли рисковать?
Впечатление от подобного общения было любопытным — я как будто разговаривал сам с собой, но ответы были мне неизвестны, пока был не задан вопрос.