Везет как рыжей

– Ребенок-то? Моей мамы, – ответила я, спешно заталкивая в сумку скомканное пончо и поудобнее пристраивая распухшую торбу под мышкой. – Послушай, Стас, тут ошибочка вышла. Дверь закрыта снаружи, изнутри мы ее не откроем. Поэтому твоя задача – вытащить меня отсюда, хоть вверх, хоть вниз, это ты сам решай. Справишься?

Я поглядела вниз: поруганное белье снято, веревки притянуты ближе к балкону. Это очень хорошо, не хотелось мне влипнуть в эту паутину, страшно представить, что сделала бы со мной разгневанная хозяйка испорченного белья, попадись я ей в руки!

Рыжий нахмурил брови, потом что-то сообразил, просветлел лицом и подмигнул мне:

– Это съемка, да? А где камера?

– Там, – я неопределенно махнула рукой куда-то в сторону противоположного дома.

– Скрытая? – с тихим восторгом спросил Стас.

– Как государственная тайна, – подтвердила я. – Так что, Тарзан, ты вытащишь меня или нет?

– Спустим вниз, это легко, – кивнул спасатель. – Тем более кое-какой опыт у вас уже есть.

– Даже больше, чем ты думаешь, – вполголоса проговорила я.

Однажды в ранней юности я пыталась прыгнуть с парашютом с вышки, но оказалась слишком легкой и повисла на полпути между небом и землей, не одолев противовес. Как выяснилось, чтобы совершить не только прыжок, но и приземление, нужно весить не менее пятидесяти кило. Я обманула инструктора, и высшие силы меня немедленно покарали, заставив марионеткой болтаться в воздухе. Помнится, очень мне было неуютно! И тогда меня тоже спускали вниз, причем круглый парашютный купол над головой закрывал от меня общую суету на вышке, и создавалось крайне неприятное впечатление, будто я покинута всеми на произвол судьбы.

На этот раз я прекрасно видела все происходящее. То есть вполне могла бы видеть, если бы не зажмурилась крепко-накрепко.

– Все, можешь открывать глаза, альпинистка моя, скалолазка моя, – сказала Ирка, принимая меня в объятия.

Я настороженно поморгала: рядом с подругой топтались два рослых парня с хмурыми мордами.

– Кто такие? – с подозрением спросила я.

Эх, меняется, меняется характер: сколько себя помню, я всегда была веселым и общительным персонажем, но еще чуть-чуть – и начну шарахаться от людей, как снежный человек!

– Чип и Дейл, – ответила Ирка, успокаивающе поглаживая меня по плечу. – В смысле, тоже спасатели.

– А где же девочка? – обеспокоенно спросил Чип.

Дейл, задрав голову, смотрел на балкон пятого этажа. Должно быть, ждал спуска ребенка.

– Кто скажет, что это мальчик, пусть первым бросит в меня камень! – вполголоса заявила Ирка, уводя меня в сторону от дома, к припаркованному неподалеку автомобилю.

И мы по-английски, не прощаясь, удалились со сцены.

Вован подошел к дому со стороны гаражей, один из которых со вчерашнего дня стал его летней резиденцией: машины там отродясь не бывало, гараж Вован купил в нагрузку к двухкомнатной квартире на пятом этаже кирпичной хрущевки в те далекие времена, когда у него были постоянная работа и стабильный доход, а тяги к спиртному еще не появилось. Строго говоря, Вован и сейчас не был пропащим алкашом, пил он только по выходным, но так, что после каждого уик-энда долго – аккурат всю рабочую неделю – маялся беспросветной амнезией. Ни личному счастью, ни карьерному росту дурная привычка не способствовала, но Вован предпочитал не замечать очевидного и нашел своим жизненным неудачам другое, весьма оригинальное объяснение.

Началось все с того, что, развернув как-то бульварную газетку, содержавшую в себе сочащуюся жиром янтарную таранку, Вован в промежутке между первой и второй кружечкой пива от нечего делать пробежал глазами интервью популярного певца Мутузова, осчастливившего своих фанатов изречением «Это наша жизнь, и мы ее живем!» Мысль Вовану понравилась глубиной и универсальностью формулировки, допускающей варианты, как то: «Это наша еда, и мы ее едим!», «Это наше пиво, и мы его пьем!» и «Эта наша мысль, и мы ее мыслим!» И вот, неспешно обдумывая эту самую мысль, Вован закономерно закручинился: а всегда ли именно мы живем нашу жизнь? И если уж на то пошло, то жизнь, которую мы живем, наша?!

В разгар Вовановых алкогольно-философских бдений неподалеку объявился интеллигентный забулдыга Эдуард Петрович, регулярно собирающий вблизи гаражей бесхозную стеклотару. Благодарно допив слитые ему остатки пива, Петрович мимоходом просветил Вована насчет теории существования параллельных миров. И Вован нутром почувствовал: истина где-то рядом! А тут еще собственный Вованов сыночек-подросток, умничая в укор папаше-простофиле, зачем-то поведал, что параллельные прямые, оказывается, очень даже пересекаются – где-то в бесконечности, что, мол, успешно доказал ученый математик Лобачевский!

Лобачевский оказался последней каплей. Вован прозрел: параллельные миры, для большинства сограждан пребывающие в состоянии нейтралитета, оказывается, то и дело пересекались непосредственно в жизни Вована! Обидно, конечно, но никто, кроме него, явных признаков пересечения параллелей не замечал.