Весной у Киева собрались галеры. Их, покрытых парчой и иными убранствами и украшениями, было восемь десятков, почти столько, сколько воевало при Гангуте. Флот императрицы двинулся вниз по Днепру. Екатерину везла галера «Десна». И на «Десне» и на других судах с вельможными путешественниками были сильные и красивые гребцы, кроме них — музыканты и певчие, которые по пути давали концерты.
Из селений, стоявших вдоль реки, созывались на берег люди, молодежь водила хороводы, степенные старики кланялись проплывающим. Когда флот достиг степной полосы, еще недавно невозможной для оседлой жизни, опасной набегами крымских татар, к стоянкам флота стали съезжаться депутации казаков и новых поселенцев Новороссии — русских, украинцев, армян, греков, сербов, венгров, немцев; всем желающим тут давались земли, жить было вольнее — в Новороссии еще не было крепостного права.
Послы Англии и Франции, другие многочисленные иностранцы — генералы и вельможи — были изумлены, император Австрии Иосиф был восхищен богатством своего союзника. Недоставало еще убедиться в военном могуществе России. Но князь Григорий Александрович Потемкин, генерал-фельдмаршал, генерал-губернатор новороссийский, азовский, астраханский, приготовил гостям и эту возможность. В городе Кременчуге путешественники увидели воинские учения.
В то время войсками, дислоцированными по обе стороны Днепра, командовал Александр Васильевич Суворов. Он имел высокий чин генерал-аншефа, славу храбрейшего участника Семилетней войны, славу победителя турок в минувшей войне при Туртукае, Гирсове и Козлудже, и было ему тогда без трех годов шестьдесят. За несколько месяцев до приезда Екатерины и Иосифа Потемкин поручил Суворову подготовить к смотру дивизию, расквартированную в Кременчуге. Суворов признавал полезным для армии лишь то, что нужно в бою, и, поскольку характер подготовки к смотру не противоречил его принципам обучения и воспитания войск, с обычной энергией и ответственностью взялся за дело.
Смотр войск и показательное учение прошли как нельзя лучше. Иностранцы и русские вельможи были поражены внешним видом солдат: на них были удобные мундиры — короткие куртки, а не длинные кафтаны; шерстяные шаровары, а не штаны из лосиной кожи; легкие каски, а не огромные треугольные шляпы; не было ни буклей, ни кос — не было того, что при Петре III перекочевало из армии прусской в армию русскую. Но самым удивительным оказалась выучка. Многотысячные массы с четкостью и слаженностью маршировали, совершали перестроения — из линий в колонны, из колонн в каре… В заключение дивизия — пехота, конница и артиллерия — разделилась надвое. И две воинские линии пошли в атаку друг на друга. С двух сторон били пушки, гремели ружейные залпы. Затем солдаты, имитируя удар штыками, побежали, а кавалеристы, обнажив сабли, пустили лошадей в галоп. Из густых клубов порохового дыма донеслись раскаты «ура». Зрителей охватил невольный страх: еще мгновение — и тысячи людей, столкнувшись, умертвят друг друга. Но этого не произошло. Вздох облегчения и восхищения вырвался у всех, когда вдруг увидели на поле две линии, удаляющиеся от места неминуемого столкновения, — солдаты были научены в нужное мгновение поднимать штыки и делать полуоборот направо, пропуская встречных сквозь свой строй.
«Никогда не видели лучших солдат!» — так говорили иностранные генералы. Сама Екатерина, тоже понимавшая армейские дела, писала потом в письме из Кременчуга: «Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 тысяч человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить».
К императрице подъехал на коне Суворов. Вместо генеральского мундира на нем была солдатская куртка, украшенная орденами. Соскочив с седла, генерал дважды поклонился Екатерине.
— Чем мне наградить вас? — спросила императрица.
Ответ Суворова, вошедший во все книги, содержащие описание тех времен, приведем и мы, он стоит того.
— Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя и так попрошаек, чай, много?
— Но я хочу вас наградить, генерал! — настаивала Екатерина.
— Если так, матушка, — согласился Суворов, — спаси и помилуй — прикажи отдать за квартиру моему хозяину. Покою но дает, а заплатить нечем!
— А разве много? — удивилась императрица.
— Много, матушка, три рубля с полтиною.