Ветер забытых дорог

– У небожителей не стало чести, разума, доблести, - размеренно и печально говорил Одаса.- Никому нельзя доверять, никто не встанет рядом в решительный час, ни в ком нельзя обрести верного союзника. Здесь ты не найдешь ни настоящего друга, ни настоящего врага, - жалкие, мелочные души. Ты думаешь, в Сатре все так озабочены истиной? - Одаса горько усмехнулся. - Каждый слушает только самого себя, поступает, как ему кажется правильным, никому не нужен мудрый совет. Я уже много лет несу это наказание - живу среди них. Я все вижу, но молчу - бесполезно говорить…

Дайк ждал, что Одаса, наконец, скажет, в чем же именно бесчестие небожителей и что же именно он видит. Но тот все бормотал и бормотал - о своем одиночестве, о том, что нет плеча, на которое можно опереться, нет смелого соратника, с которым можно противостать злу, да и противника достойного нет, и от этого жизнь кажется пустой и бессмысленной.

– В чем же то зло, которое тебя огорчает, тирес Одаса? - наконец прервал его Дайк. - Ты знаешь, как его исправить?

– А разве ты, Сияющий, сам не понимаешь? - возмутился Одаса. - Они не хотят слушать правды, правда для них слишком неприятна. Они боятся ее! Да и нет того, кто высказал бы им ее в лицо.

– Здесь убивают, - осторожно начал Дайк. - Ты имеешь в виду это зло? Мне рассказывали, что убили парня по имени Грона… (Он слышал эту историю от Гвендис).

Одаса задумался, вспоминая - откинул голову назад, прислоняясь к стене, брови его поползли вверх, а взгляд стал отсутствующим. Потом он медленно кивнул.

– Да, что-то такое случилось год назад… А при чем тут Грона? - тирес поморщился, потер лоб, словно у него болела голова. - Суета, крики, споры из-за того, выполоть или не выполоть какие-то заросли. Разве в зарослях дело? В душах у небожителей - заросли, разрушение и тьма, - махнул рукой Одаса. - Вот с чем надо было бы разбираться, и разбирались бы, живи мы в лучшие времена.

– Так что же с Гроной? - поспешил спросить Дайк, опасаясь, что Одаса снова уклонится в сторону.

Тирес пожал плечами, повертел на пальце серебряный перстень.

– Не вникал в это дело. Я не знаю всех обстоятельств. Не знаю, кто там больше неправ - Грона или те, кто его убили… Постоянно какие-то дрязги. По-твоему, Дэва, самое ужасное, что может произойти - уничтожение небожителя? Я согласен, это плохо, но для меня есть вещи, которые более важны, чем уничтожение того или иного числа небожителей или даже всей Сатры. Это святыни и вера. Жизнь небожителей менее важна для меня. Разве об этом надо говорить, когда вокруг столько лжи, коварства, неверности, мелочности? Я, насколько мне открыта истина, вообще не понимаю, как мы могли дожить до таких времен. Боюсь, что Жертва не придет ни в этом, ни в следующем поколении, а ведь становится все хуже.

Дайк еще долго слушал Одасу, но так и не понял, какое же именно зло он обличает или призывает обличать, и за что, собственно, ратует.

На другой день Дайк сам зашел к Дварне Твердому. Дайк уже слышал о нем от других, и у него сложилось смутное представление о воине, живущем среди голых камней, питающемся водой и хлебом, насадившем среди своих «верных» особо суровые представления о верности и чести.

Несмотря на холодный ветер, Дварна вышел навстречу Дайку полуобнаженный, с мечом в руке.

– Прости, тирес Дэва, - сказал он. - Я упражнялся. Входи.

Впустив гостя, Дварна ушел одеваться и скоро вернулся, убранный драгоценностями, в обычном для Сатры сером рубище. Тем временем Дайк успел осмотреться в его доме и заметил, что это вовсе не каменная пещера. Здесь не было росписей на стенах, как у Тесайи, или кучи старинного хлама, которую Одаса считал украшением своего жилья. У Дварны было тепло, удобно и чисто, как бывает только у того, кто умеет заботиться о себе. Дайк уже не удивился, когда раб принес вполне приличное угощение, а не кружку воды с коркой хлеба. Дварна только сказал, что не пьет вина и не держит его в доме.

– Рад тебя видеть, тирес Дэва!

– Я тоже рад, тирес Дварна, - подтвердил Дайк. - Я слышал, у тебя есть какое-то свое учение о Сатре. Я хотел бы о нем узнать.

– У каждого тиреса есть свое учение, насколько мне открыта истина, - чуть усмехнулся Дварна: он презирал эти принятые в Сатре осторожные слова. - Тем не менее Сатра катится под гору. Ее может спасти только единый закон. Болтать мы горазды, это да. И в то же время многие приверженцы переходят от тиреса к тиресу или даже служат двоим-троим, потому что закона нет, и никто не мешает каждому принимать ту сторону, какую выгодней прямо сейчас.

Дайк внимательно слушал. Дварна говорил уверенно и просто.

– А те, кто служит двоим, не боятся, что тиресы их за это прогонят? - спросил Дайк.

Дварна опять усмехнулся твердо очерченными губами.