Ветер с Днепра

Давайте закроем глаза. Не бойтесь, никто не толкнет вас, никто не перецепит. Так лучше представить этот вечер на берегу реки. Только не представляйте звезд! Их не было. Бывают же такие вечера и ночи на Днепре, такие тихие и темные, когда звезды не светят. И луну не представляйте. Она еще не взошла. Она взойдет позже, примерно в середине этого раздела. В сонном Днепре иногда скидывается рыба. Может, это страшный сом — пылкая мечта Быцыка. Но и сома не представляйте. Он хоть и бултыхнется, все равно его не услышали бы. Недаром же здесь упомянуты те четыре строчки песни в начале. Эту песню поет детвора вокруг костра. Песня так звучит, и такие звонкие голоса у певцов, что не слышно ни шепота листьев ивняка, ни всплесков сонной рыбы.

Высоко поднимается вверх желтое пламя, трещит валежник и сухой камыш. И именно тогда, когда Наталья высоко, тонко выводила:

Солнце с неба знаменем
Ярко светит нам…

именно тогда появились на свет костра две бабы, две соседоньки–кумоньки. Кто–то из школьников назвал их когда–то Бабарихами, и это прозвище прилипло к ним, как сапожная смола.

Бабарихи всегда вместе. Если одна идет стирать, то и другая валек несет. Если одна — в кооператив, ищи и вторую поблизости.

Когда в колхозе начинается сенокос, Бабарихи тоже уедут заготавливать сено. Только у них не сено, а трава. Эти бабы собирают всевозможное зелье, известное только им, и оно помогает от всяких болезней: от трясцы–лихорадки, от сглаза, от родимчика. Только от желтухи не помогает никакое зелье. Тогда ребенка надо искупать в ожерелье, или в червонцах.

Вы тоже можете собирать зелье. Например, коровяк. Знаете — растет такой высокий, с пушистыми, как вата, листочками и с желтым цветом? Этот цвет и надо собирать. Наталья, например, так и делает. Только она сдает его в кооператив. Недавно термометр выменяла на зелье. Бабарихи же в кооператив ничего не сдают. Они сами сушат цвет–траву, сами лечат. Здесь без умения ничего не сделаешь. Надо, чтобы зелье без ветра привяло, без солнца высохло. И кроме того, надо еще и слово такое знать и произносить его до восхода солнца, когда еще роса с травы не сошла. Много с этим мороки.

Бабарихи появились возле костра, как из–под земли выскочили. Они всегда так. Нет — глянь, уже и здесь.

— Хорошо поете, детки, — затараторила первая баба Бабариха. — А теперь через костер попрыгайте. Веселее будет.

— Да, — подхватила вторая, — завтра же Ивана Купала. Когда–то бывало через огонь прыгали. Папоротник–цветок расцветает в эту ночь в лесу. Кто найдет его, будет счастлив всю жизнь. Так старые люди говорят, детишки. Только страшно искать этот цветок. Когда–то ведь русалки были, но правление колхоза, говорят, постригло им волосы. А Явдошку Ковалишину можно встретить…

— Предрассудки темных людей, Бабариха, — строго сказал Пронька. — Явдошка Ковалишина погибла как герой, ее убили деникинцы за то, что носила в лес еду нашим партизанам. Не может Явдошка блуждать.

— Она не блуждает. Душенька ее, говорят, ходит по лесу. Темной ночью ходит, белы рученьки ломает, слезами умывается: «За что мою кровь пролили, за что меня убили в юных летах?»

— Никто не ходит, баба, — выскочил Евгешка Зуб. — И ничего страшного нет… И цветка папоротника тоже нет. Факт.

Чрезвычайные события, случившиеся дальше, могли бы и не случиться, если бы неожиданно не выступил новый оратор, который ребром поставил перед Евгешкой вопрос:

— Страшного нет, говоришь? Храбрый ты очень! А в лес пойдешь? Пойдешь сейчас в лес — сам–один?

Этим оратором был Быцык. Захваченный врасплох, Евгешка все же не растерялся:

— Хоть сейчас пойду! Я ничего не боюсь! Разве пионеры верят в бабские предрассудки?

— Видишь, Евгений, — дипломатично вмешался Пронька. — Быцык думал, что ты — трус.

— Кто? Я? Евгешка Зуб — трус? Капитана Капитаныча выпестовал?

Но упоминание про гуся не успокоило Быцыка. Он справедливо отметил, что гусь — это еще не доказательство храбрости. Вон в колхозе Ефим Сларгон целого быка вырастил, а боится обычной лягушки.

— Не доказательство? — волновался Евгеша. — А что со мной прошлой зимой случилась?

И он рассказал, что с ним случилось прошлой зимой.

— Ну, вот. Поехал я в лес дров нарубить. А лес густой, сами знаете, июльский лес. И уже вечер. Когда слышу — аву-у! Волки! Целая стая! Факт. Как напали они на меня — беда! Ну, думаю, держись, Евгешка, а то будет тебе здесь могила темная. Как схвачу я топор — двух волков зарубил, а потом на коня — но! Саночки были легкие, липовые саночки — как понеслись, как понеслись… Понимаете?

— Понимаю, Евгешка, — важно сказала Наталья, — лес был липовый, саночки липовые, и волки тоже липовые…

От детского хохота выше подпрыгнуло пламя, луна проснулась в темном молчаливом лесу.

— Не смейтесь, — и Пронька хитровато взглянул на Евгения. — Может, Евгешка действительно такой храбрый. И в доказательство этого, он пойдет в лес и принесет нам оттуда папоротник. Согласны?

И не успел ответить Евгешка, как неподалеку, по кустам, прокатился жуткий хохот:

— О–хо–хо!.. О–хо–хо!..