Ветер богов

Он почти наяву видел, как на оголенных, расчищенных вершинах гор встают перед ним приземистые, ощетинившиеся стволами гаубиц форты, система которых должна быть соединена стеной и мощным валом, которые бы не уступали по внушительности Китайской стене. Все подступы к ней должны были быть перекрыты выдолбленными в скалах дотами, а по равнине весь массив опоясан несколькими рядами окопов, рвом и колючей проволокой. Возведенный в виде укрепленного замка «Бергхоф» еще следует прикрыть четырьмя небольшими крепостями, выстроенными по сторонам света, а основные кабинеты ставки важно перенести в глубины скал.

– Мы должны выстроить здесь мощную Альпийскую крепость, Кейтель, – проговорил Гитлер, как только машина въехала на серпантин, ведущий к «Бергхофу». – Которая бы потрясала воображение не столько наших врагов, сколько наших потомков.

Начальник штаба Верховного главнокомандования опасливо скосил глаза на открывавшийся справа от них провал – он всегда со страхом преодолевал любую горную дорогу. Смерть в одном из горных ущелий казалась ему самым страшным и недостойным из всего, что может постичь его.

– Где именно должна появиться эта крепость, мой фюрер? – безо всякого энтузиазма спросил фельдмаршал. Сейчас он с гневом думал о том, что, пока они бесцельно курсируют между Зальцбургом и «Бергхофом», англо-американцы дырявят их и без того захудалую оборону в Нормандии и упорно приближаются к Парижу. Точно так же, как на Востоке русские орды уже подходят к отрогам Карпат и болотам Мазовии. К тому же он совершенно не понимал, какого дьявола фюрер взял его с собой, возвращаясь в «Бергхоф». Почему именно его, а не Бормана. Словно знал, что они с рейхслейтером сговорились ощетиниться против Евы Браун и ее затянувшегося рейхсромана, и поэтому стремился во что бы то ни стало разъединить их.

– Вы не так понимаете ситуацию, фельдмаршал. Альпийская крепость должна вобрать в себя целую систему крепостей и укреплений, которые бы охватывали весь массив Унтерсберг с его священными вершинами, «Бергхофом» и «Орлиным гнездом». Это цепь полевых аэродромов вокруг массива; госпитали, склады оружия и продовольствия в его скалах; а в долинах и на склонах – врытые в грунт танки и самоходные орудия. И, конечно же, несколько площадок для «Фау». И чтобы каждый сантиметр неба простреливался зенитками и даже фаустпатронами. Да-да, с вершины горы самолет вполне можно сбить и фаустпатроном. Готовясь к войне в горах, мы должны помнить и об этом.

Выслушивая его фантазии, Кейтель сочувственно ухмылялся. Он уже много раз становился свидетелем того, как фюрер упражнялся в красноречии, рассматривая то полуфантастические проекты превращения его родного Линца в «самый прекрасный город на Дунае», то проект новой застройки Мюнхена огромными дворцами и музеями, размеры, пышность и необычность форм которых потрясала бы видевших виды иностранцев. Не говоря уже о прожектах по перестройке Берлина, будущей столицы мира, по проспектам которой раз в год можно было бы проводить колонны киргизов. Почему вдруг киргизов, а не русских или китайцев, этого Кейтель понять не мог[48].

Однако помнил, что, согласно официальной версии, Берлин должен быть превращен в германский Вавилон – с огромным храмом, который вмещал бы до ста восьмидесяти тысяч человек, и со специальной трибуны которого фюрер мог бы объявлять свои основные решения; с невиданной доселе восьмидесятиметровой Триумфальной аркой, которую связывала бы с рейхсхрамом пятикилометровая улица, превращенная в гигантский музей архитектуры, скульптуры и воинской славы Германии под открытым небом…

Но вот о крепости в Унтерсберге… О такой крепости доселе слышать ему не приходилось.

– Кто должен проектировать Альпийскую цитадель и когда будем начинать строительство? – бесстрастным тоном штабиста поинтересовался фон Кейтель, дабы не вступать в полемику с фюрер-фантазером.

– Так вопрос еще не стоит, – недовольно огрызнулся фюрер. – Вы предаетесь поспешности.

– Зная, сколько времени займет строительство невиданной доныне горной оборонительной линии.

Фюрер раздраженно что-то пробормотал и умолк.

Кейтель вновь ухмыльнулся про себя. Он знал, что Гитлер смертельно не любит переводить разговор в плоскость практических решений. Сроки, проекты, стоимость, количество людей и техники, которые следует привлечь к работам – все это порой выходило за пределы его понимания.

Главное для Гитлера было – погрузиться в океан собственных фантазий и блаженствовать в нем до тех пор, пока кто-либо, рискуя своей карьерой – если не жизнью, не решался извлечь его оттуда, словно заигравшегося щенка из проруби. Как правило, в большинстве случаев на это отваживался только Борман, перед которым Гитлер всегда почему-то пасовал. Да еще Ева Браун, с ее въедливой женской непосредственностью.

– На данном этапе для меня важно знать ваше мнение в принципе, – обрел фюрер дар речи столь же неожиданно, как и умолк.