Ветер

Приложив к сканеру висящий на длинном шнурке пропуск с фотографией, микрочипом и зачем-то обозначенной в уголке группой крови владельца, Виталик, подбодренный чьим-то аккуратным, но безоговорочным толчком в спину, буквально пролетел через вертушку, но оглядываться – кто же так невежливо обошелся с ним – не стал, не до таких мелочей тому, кто спешит, а спешка большого города уже въелась в плоть и кровь молодого человека. Утром он спешил встать, побриться и выпить чашечку суррогата под названием «растворимый кофе», потом спешил к остановке и торопился в душе даже устроившись у окошка автобуса, разглядывая привычный индустриальный пейзаж промышленного района. Спешил, поглядывая на часы мобильного телефона, в вагоне метро, нетерпеливо притоптывая на месте, когда поезд вдруг тормозил или даже останавливался внутри темного зловещего тоннеля, спешил, выходя из подземки и устремляясь по широкому тротуару к офисной башне, спешил в холле, чтобы пройти «вертушку» на пару секунд раньше, спешил у лифта, спешил в коридоре, чтобы, наконец-то, чуть-чуть, самую малость, расслабиться, плюхнувшись в разбитое его – от природы сильным – телом креслице на колесиках. Но долго расслабляться не позволяла работа и чувство ответственности, привитое еще в детстве воспитателями и учителями. Впрочем, именно сейчас Виталику было куда спешить не ради исполнения сложных, иной раз и самому непонятных обязанностей минисупервайзера, а для ублажения собственного желудка – если сразу при выходе не бежать с общей массой сослуживцев к ряду коротких, пестреньких от рекламы тележек с готовым ленчами, гамбургерами, чисбургерами и шаурмой, а свернуть влево, в узкий проход между башней и пристроившейся к ней коробкой длинного параллелепипеда неизвестного назначения, то можно было выскочить к маленькому, чудом, наверное, сохранившемуся в городе трейлеру то ли китайца Вана, то ли бурята Вани, у которого та же растворимая лапша быстрого приготовления в пластиковом стаканчике стоила совсем чуть-чуть подешевле, а от того и казавшаяся чуть-чуть повкуснее, чем у его бесчисленных, как песчинки на пляже, собратьев по фастфуду.

Привыкший понемногу экономить почти на всем – от еды до зубной пасты, Виталик свернул на залитую потрескавшимся от времени, серым асфальтом и удивительно пустынную для города в обеденный час дорожку между двумя зданиями, уже прикидывая в уме, что будет брать сегодня у Вана – лапшу с соевым мясом, фасоль, пару булочек… как вдруг, из ниоткуда, прямо перед ним возникла чудная фигура невысокой, смуглой до черноты женщины в невероятно пестром одеянии из множества шелестящих и, кажется, даже посвистывающих при движении, юбок, узкой, в обтяжку, блузки с заманчивым вырезом, демонстрирующим небольшую, но крепкую и упругую грудь.

– Эй, молодой, красивый, – натурально завопила женщина, бесцеремонно хватая Виталика за рукав пиджака. – Не проходи, счастье свое пройдешь… дай погадаю. Что было, что есть, что будет – всю правду скажу, счастья-удачи нагадаю… позолоти-ка, родной, ручку…

– Ты чего, ты чего… – беспомощно забормотал Виталик, безуспешно пытаясь выцарапаться из рук цыганки – а кто же это еще мог быть? – Не надо мне ничего, не надо, слышишь…

– Ай, красивый, что так боишься, не укушу, – засмеялась задорно женщина, все теснее и теснее прижимаясь к минисупервайзеру и пытаясь развернуть своими руками его поджатую ладонь. – Гляди, что у тебя на руке-то…

С замиранием сердца оглядываясь на затерявшуюся среди многочисленных менеджеров всех видов и фасонов фигуру полицейского в серо-синем мундире, обязательно присутствующего на просторной площадке перед входом в башню и днем, и, как надеялся Виталик, ночью, молодой минисупервайзер обреченно расправил ладонь, невольно уступая настырным, назойливым действиям женщины в пестром. А она уже водила грязными смуглыми пальцами с удивительно ухоженными ногтями по белой ладони Виталика, приговаривая какие-то свои, цыганские слова, а поодаль, на только что пустом и спокойном месте крутились, завивая вокруг ног широкие пестрые юбки, её товарки, бренчали на скрипках и гитарах какие-то бородатые сумрачные мужики в алых шелковых рубахах, подпрыгивали, стараясь достать что-то невидимое и непонятное, детишки…

«Уж не съемки ли здесь скрытой камерой какого-нибудь розыгрыша? – второпях, растерянно подумал Виталик, глядя, как усаживается на неизвестно откуда взявшийся бетонный огрызок столба лохматый цыган в черной жилетке на голое тело с большим бронзовым котелком в руках. – Ой, в телепрограмму попасть – это ж какую удачу в жизни иметь надо, вот только – что мне на это начальство скажет? Заревнует, небось, что мимо них такое счастье прошло, еще понизят в должности до простого вайзера, а там и зарплата мизерная, и кредиты совсем не полагаются…»