Вестерн. Эволюция жанра

Однако вспомним, что гомеровский эпос, если воспользоваться определением Маркса, охватывающим нею древнегреческую литературу и искусство, относится к детству человечества. Как писал Гегель, «в настоящем эпосе выражается наивное сознание нации». Девятнадцатый век был веком зрелости цивилизации, весьма далекой от той прекрасной наивности, с которой созданы великие гомеровские поэмы. И как бы ни хотелось американцам найти своего Гомера, он просто не мог появиться, ибо ему не только не оставалось места и фургонах, забитых всевозможным домашним скарбом, среди переселенцев, умудренных опытом меркантильных столетий, но и не хватало бы времени на требующие неспешности эпические песни. Кроме того, совершенно прав М. М. Бахтин, который в своем докладе «Эпос и роман» заметил: «…эпический мир можно только благоговейно принимать, но к нему нельзя прикасаться, он вне района изменяющей и переосмысливающей человеческой активности». Вестерн же в процессе эволюции неоднократно менял точки зрения на прошлое, и оценка легенд (например, о генерале Кастере или о странствующем ковбое) колеблется от апологетического поклонения до полного отрицания. Иными словами, вестерн лишен необходимой для полноценного восприятия эпоса оградительной традиции.

Поэтому применительно к нему можно говорить не о буквальном следовании — только на новом материале — канонам гомеровского эпоса, а о метафорическом толковании термина «эпопея», которая является наиболее «монументальной формой эпических произведений». Лучшие образцы вестерна можно назвать эпопеями в том смысле, что они, сохраняя все признаки жанра, опираются на свойственную эпическим творениям национально-историческую проблематику, в них есть возвышенное, идеализированное изображение героев. И поэтому такие фильмы, как, например, «Железный конь», «Крытый фургон», «Красная река», «Маленький Большой человек», о которых мы еще будем вести речь, все-таки ближе к эпопее в классической ее трактовке, чем к тому, что Гегель называл современной эпопеей, — буржуазному роману, представляющему, по его мнению, «прозаически упорядоченную действительность…».

В то же время эпический герой почти всегда — герой социальный, его подвиги и деяния служат достижению общенациональных идеалов. Герой же вестерна — индивидуалист, и его благородство, самоотверженность, бесстрашие в защите слабых не имеют иных мотивов, кроме доброго сердца и — главное — кроме сохранения чувства самоуважения, основанного на неукоснительном следовании законам неписаного кодекса чести джентльмена. Рыцарство эпических персонажей есть лишь необходимый признак их личной безупречности, ибо иначе может оказаться скомпрометированным социальное лицо. А личность положительного персонажа вестерна этим рыцарством исчерпывается. Не так уж мало, конечно, но недостаточно, чтобы превратить Шейна и его экранных братьев в полноправных героев эпопеи. Итак, мы пришли к выводу, что жанр может содержать в себе эпические черты. Но он бывает и антиэпичным в тех очень частых случаях, когда национально-историческая проблематика присутствует в фильмах лишь по видимости или отсутствует совсем, подмененная задачами чисто развлекательными, а то и направленными на создание ложных идеалов.

Вестерн и фольклор

Переселенческий фольклор, фольклор фронтира, с самого же начала активно использовался почти всеми, кто работал в жанре вестерна. Это произошло, нам думается, по двум взаимосвязанным причинам. Прежде всего включение в книги, а затем и в фильмы фольклорных элементов — ситуационных и семиотических — делало их, пусть во многих случаях лишь по чисто внешним признакам, созвучными народной исторической памяти. Рассказчик, то есть автор вестерна, становился, таким образом, своим парнем, которому и веры больше. Другим побудительным мотивом активного обращения к фольклору, который также имеет целью сближение мира вестерна с массовым зрителем, является установление стилевой общности прежнего и нынешнего способов общения, характера и предмета юмора.

Американский фольклор достаточно разнообразен, хотя по накопленным богатствам, что вполне понятно, конечно, уступает европейскому. И если не нужно подробно объяснять, почему вестерн совершенно ничего не черпал из богатейших россыпей негритянского устного творчества, ибо дело даже не в расовых предрассудках, а в самом факте неучастия негров в походе на Запад (предпринимавшиеся в последние годы попытки создать негритянский вестерн выглядят исторически неубедительными и основаны на некритическом копировании образцов жанра), то причины, по которым он почти совсем не вовлек в свою орбиту очень интересный сказочный фольклор, требуют некоторых комментариев.