Весной, в субботу (СИ)

  В комнате сидел Димка.

  - Не пущу! - Климова захлопнула стеклянную дверь и стояла перед ними вся напрягшаяся, взъерошенная, как маленький зверёк, на гнездо которого напали крупные звери.

  Лосева озадаченно взглянула, но не на девчонку, а на свою помощницу. Шумилова приложила руку к груди.

  - Антонина Фёдоровна, прошу вас... Оставьте нас одних.

  - Но, Анна Егоровна...

  - Прошу! - настойчиво, с исказившимся лицом повторила Шумилова.

  Лосева, поколебавшись, приняла решение:

  - Выйдемте, Владимир Федотыч.

  - А что случилось? - ветеран засеменил следом.

  Шумилова повернулась к Климовой.

  - Да не гляди ты на меня так, деточка... не съем.

  - А что вы всё лезете? - почти шёпотом, однако яростно, прошипела та. - Какое вам дело до моих гостей?

  - Да есть... не чужой.

  Комнатную дверь подёргали с внутренней стороны, потом с силой потянули на себя. Выглянул встревоженный Дима.

  - Мама, ты?

  - Как видишь, сынок. Обманул меня? Сказал, что идёшь на занятия, а сам, значит, сюда?

  - Не говорил, что на занятия, - краснея, но твёрдо возразил Дима. - Только сказал, что спешу. Вот познакомься...

  - Да наслышана уже, рассказывали...

  - Что рассказывали? - он недоумённо смотрел то на мать, то на девушку. Та сжалась вся, примолкла, потеряла боевой вид.

  - Да всякое... хвалили, - медленно, как будто жилы из себя вытягивала, проговорила Шумилова.

  Климова вспыхнула, исподлобья глянула на неё.

  - Мам, я всё-таки не пойму: ты-то как сюда попала?

  - Специально пришла. Новость есть, - уже бойчее сказала. - Папаня твой сегодня к нам переезжает. Уговорил-таки меня. И ты ж ведь не против. Вот и пришла сообщить. Жду тебя, Дима. Ты от матери-то не хоронись, всё одно про всё узнаю, раньше или позже. - Повернулась к Климовой. - Вместе и приходите... приглашаю. А теперь пойду. До свидания.

  Она медленно спускалась по лестнице. У подъезда её ждали Лосева и Бойченко. Антонина Фёдоровна вся в настороженном, напряжённом внимании.

  - Наконец-то и вы, Анна Егоровна! Конечно, это ваше личное дело, и Владимир Федотыч согласился со мной. Но личное здесь перемешано с общественным, и всё-таки мы хотели бы знать... Что вы сказали, оставшись одна?

  - Да мне скрывать нечего. - Шумилова грустно улыбнулась. - Пригласила на ужин.

  - Кого? - Лосева по-бабьи всплеснула руками. - Я не ослышалась? Эту распущенную девицу?

  - С пониженной социальной ответственностью, - солидарно прибавил Владимир Федотыч.

  - Мне искренне жаль вас, Анна Егоровна, - продолжала Антонина Фёдоровна. - И вашего Диму жаль. За детей надо воевать! О, если б вы знали, как я за своего младшего сражалась.

  - А чего воевать? Понравилась мне девчонка-то. Как Димку от нас обороняла. - Шумилова коротко рассмеялась. - Чего уж там распущенная? Не успела ещё распуститься. Ей всего-то лет. Да она ещё станет верной женой и заботливой матерью своих детей.

  - Но может и другое быть. - критически сказала Лосева. - По крайней мере, я не пожелала бы, чтобы в процесс её перевоспитания были замешены мои дети.

  - Ну, значит, такая моя судьба, - шумно вздохнула Шумилова. - И вообще, зря вы со мной связались. Испортила я вам обедню. Простите уж!

  - Нет, нет! Пожалуй, вы внесли свежую струю в наше дело.

  - Да-да, свежую струю, - поддакнул Владимир Федотыч.

  - И просим участвовать ещё. - Антонина Фёдоровна поощрительно улыбнулась.

  Вон к чему вела! Шумилова протестующе замотала головой. Но Лосева и слушать не захотела её возражений.

  Попрощавшись с членами Комитета Общественного Спасения, Анна медленно, скользя по рыхлому, подтаявшему снегу, зашагала к дому. Вот ведь прилипли! И без того забот хватает. Ну да ладно, найдёт она время, это только так говорится, что его не хватает, а выкроить-то всегда можно. Но главное: кто она такая других судить-рядить?

  На лестничной площадке меж этажами, переминаясь с ноги на ногу, стоял Шумилов, а рядом с ним на бетонном полу - потёртый матерчатый чемодан.

  - Гляди-ка, уже здесь? Ну, шустрый!

  - А что тянуть? - Он глянул на неё с опасением. - Договорились же. Вот и прибыл.

  - Немного же ты нажил за эти годы. - Она посмотрела на чемодан.

  - Кой-какие вещи в общежитии остались, а ещё, вот, видишь? - он распахнул пальто.

  Под пальто у него было два или три пиджака, надетые один на другой.

  - То-то я вижу, ты прямо на глазах распух.

  - Есть маленько, - облегчённо заулыбался он.

  - А в чемодане-то что? Коли весь гардероб на себя напялил?

  - У меня там телячья вырезка. Свежая. Между прочим, могу и жаркое приготовить.

  - Ну, хоть этому за десять лет научился, - усмехнулась она. - Входи уж, блудный муж.

  Вечером пришёл Дмитрий со своей подружкой. Сели в зале, за стол накрытый цветастой скатертью. Шумилов был возбуждён, хлопотлив, неумеренно весел и постоянно балаболил, считая долгом развлекать компанию. Жаркое, которое он приготовил, удалось на славу. Анна же чувствовала себя слегка виноватой: импровизированный ужин получился не так хорош, как в лучших домах европейских столиц; не хватало фруктов и шампанского к праздничному, по её задумке, столу. Никто её, правда, не попрекал, а Шумилов, сориентировавшись, предложил: