Вещий Олег

Убить палача: он знает слишком много. Но как разговаривать с Олегом? Что ему передал отец Ольбард Синеус? Что Олег знает? Кто такая замученная Клестом женщина: русинка, неизвестная славянка или и вправду — Забава? Нет, таких мучений не выдержала бы никакая женщина, и, значит, это не вдова Вадима Храброго. И почему он, Рюрик, выкинул ее из памяти пять лет назад, а стал постоянно думать о ней только после того, как отправил верного Сигурда — в верности его Рюрик не сомневался: слишком высокой была клятва — вместе с единственным сыном к Олегу? А если та женщина все же была Забавой, если Олег знает о ее гибели в пыточной клети? Нет, Клеста, пожалуй, убивать преждевременно, Клест еще может пригодиться при разговоре с Олегом. Пусть Клест развяжет этот узел…

Правда, Олег приедет с крепкой охраной: ведь Рюрик думал передать ему золото для того, чтобы нанять большие силы и уйти подальше от Господина Великого Новгорода. Сокрушить Аскольда, посадить Игоря на княжий стол в Киеве — осенью они обсуждали этот поход. Тогда его сыну ничего не угрожало, и Рюрик хотел разгромом Аскольда укрепить могущество Новгорода, а значит, и могущество собственного княжения. Но обломок ржавого меча, брошенный к его ногам… Он постарел, он уже не держит в руках все нити, он сам, собственной волей отдал своего сына в заложники конунгу русов. А уж коли так случилось, то Клесту умирать рано. Воинов Олега в зимовье не пропустят: никто не имеет права приближаться к усадьбе без повеления Рюрика. Стража русов остановится, их конунг с отроками прибудет к нему, а стражу надо будет тайно окружить надежными людьми. Окружить и отрезать. А с Олегом говорить и говорить… Нет, заставлять его говорить. Русы болтливы, любят застолье — так пусть стол ломится от яств и вина. А Клеста оставить в сенях: он и даст ответ на главный вопрос…

В голове Рюрика путались мысли: четвертый сон путал их. Нельзя было отсылать Игоря к Олегу, нельзя было позволять палачу затерзать ту женщину до смерти. Он стал делать ошибки, громоздить их друг на друга, а когда ошибок много, они начинают множиться сами по себе, они угнетают, давят, притупляют хитрость, которую он любовно оттачивал всю жизнь. Он отдал русам в заложники собственного и единственного сына, смысл всех побед и поражений, боль всех увечий и ран. Где же выход?

Тусклый рассвет с трудом пробивался в оконце. Рюрик бесцельно бродил по остывающей избе, на каждом шагу ощущая острую боль в пояснице. Боль мешала думать, мешала найти единственный правильный выход из той сети просчетов, куда он загнал самого себя. Пустое дело выпутываться из сетей: их надо рвать. Но не было сил, была только боль. Боль в спине и путаница мыслей.

Он заставил себя одеться потеплее, приказал отроку разжечь очаг и поставить подле него кресло. А когда затрещали поленья и повеяло первым теплом, велел отроку уйти, налил полный кубок волшебного напитка берсерков и медленно выпил его до дна. Сел в кресло, укутал ноющие колени медвежьей полстью и стал смотреть в огонь. Он ждал забвения, твердо веря, что вослед наступит краткий миг ясности и прозрения и он сразу же разорвет все путы, исправит все ошибки и отринет все сомнения.

2

Сигурд жил в отведенной ему половине, окруженный гридями, общим поклонением и почетом, соизмеримым с тем, который оказывали только конунгу Олегу — наследственному владыке русов. Охрана опускала мечи к его ногам, гридни кланялись в пояс, знатные русы первыми приветствовали его, но Сигурд никак не мог отделаться от ощущения, что он — пленник. Ему предлагали заморские яства и фряжские вина, предлагали наложниц, охоту, прогулки на конях из конюшен конунга, но оставляли его наедине с самим собой только в опочивальне, за дверью которой — он знал это — стража ни на мгновение не смыкала век.

А Олега не было. Сигурд несколько раз требовал свидания с ним, но всегда получал один и тот же ответ:

— Конунг призовет тебя, когда придет время.

На пятый день к вечеру — гриди уже зажгли светильники — Олег пришел сам. Выглядел усталым и озабоченным, спросил о здоровье и о руке, угрюмо молчал, пока гридни накрывали стол.

— Значит, Рюрик требовал, чтобы я прибыл к нему не с дружиной, а лишь с крепкой охраной?

— Твоя дружина должна охранять княжича, конунг.

— Значит ли это, что змееныш для него — главная забота и главная надежда? — Олег не ждал ответа: он размышлял вслух. — Ради нее он велел спрятать Игоря и искалечил тебя. Залог велик, и князь Рюрик многим рискует. Еще раз повтори мне свою клятву. Слово в слово.

— Я уже дважды…

— Я сказал, повтори. — Олег чуть повысил голос и прикрыл глаза.

Сигурд медленно повторил клятву, тщательно произнося каждое слово. Олег кивал, повторяя ее про себя, и русый оселедец[6]подрагивал на бритой голове.

— Да, тебе надо жить, сыграть свадьбу и иметь внуков, — сказал он, когда Сигурд закончил. — Если у Рюрика надежда — змееныш, то у меня — ты.

— Что ты задумал, конунг? — тихо спросил Сигурд. — Позволь напомнить тебе, что я поклялся защищать княжича Игоря.