Вещий Олег

Остаток дня и ночь Ратимил провел в почетном заключении – в малых покоях Рюрика, откуда и не пробовал выходить. Ему истопили баню, его исправно кормили, обращались как с добрым гостем, но Ратимил понимал, что пока присматриваются и даже, возможно, проверяют, хотя он успел сказать князю о новгородских ушах. В его словах был ясный намек, но Рюрик имел своих людей, и обольщаться пока было рано. Ратимил до предела измотался, спал где придется, ел что ни попадя и в первую ночь, да еще после баньки, приказал себе ни о чем не думать, а набираться сил, пока есть возможность.

С рассветом он проснулся куда более бодрым. За утренней трапезой, обильной и сытной, он стал подумывать о Рюрике, который, по его предположениям, должен был бы появиться к обеду. Если так и случится, то следует ожидать последней и очень важной беседы, которая может расставить все по местам, а может и отправить его в застенок. Беседу следовало тщательно продумать, чтобы найти самые простые ответы, и Ратимил начал с того, что восстановил в памяти весь предыдущий разговор. Он не спешил, старательно вспоминая не только слова, но и тон, каким они были сказаны, и пристальный рысий взгляд новгородского князя.

«А ты выберешь время, чтобы вонзить мне нож в спину? – вдруг ясно вспомнилось ему. – Так я умру счастливым, потому что ты прольешь кровь конунга и сам, сам приведешь меня к кострам Вальхаллы!»

Какой смысл заключался в этих словах? Что он, Рюрик, не доверяет неизвестному варягу, принесшему с собой голову палача, на всякий случай лишит его оружия и погонит впереди себя? Возможно, но не очень-то похоже на удачливого и смелого конунга, сумевшего стать князем самого Господина Великого Новгорода: уж чего-чего, а смерти Рюрик не боялся. Он свыкся с ее близостью, всю жизнь ходя по самому краю. А чего-то он все-таки боялся, Ратимил и сейчас ощущал его страх. Чего? Чего он мог бояться, прожив длинную жизнь, полную тревог, бесстрашия и славы? Это необходимо было понять, во что бы то ни стало понять.

Рюрик потерял двоих сыновей, а третий, последний, надежно спрятан Олегом. Он боится за этого последнего, княжича Игоря? Но в тех словах, которые сейчас так ясно звучали в памяти Ратимила, Рюрик говорил о себе, а не о своем наследнике, страшась за свою судьбу куда больше, чем за судьбу младенца-сына. И при этом не столько предостерегал, сколько предупреждал, что удара в спину не боится. Костры Вальхаллы?.. Костры Вальхаллы – знак вечной славы воина, пролившего кровь в битве. Цвет крови – цвет боевой славы, и не ее боится Рюрик. Рюрик боится умереть в бесславии, передав это бесславие последнему своему отпрыску. А что есть бесславие для воина? Убийство женщины, предательство друга, смерть от руки палача.

Но Ратимил не мог стать палачом. Тогда он оказывался просто убийцей, и безвинно пролитая кровь уносила конунга в бессмертие, к негаснущим огням благословенной Вальхаллы. Ратимил достаточно много времени провел среди варягов и хорошо знал их бесхитростные верования. Искренняя клятва отомстить за жестокую гибель трижды спасавшего его Трувора Белоголового оказывалась неисполнимой. Он не имел права завести Рюрика в трясину, столкнуть в омут, просто удушить, наконец, потому что сама его клятва требовала крови, а кровь открывала Рюрику дорогу в вечное блаженство. И не было выхода, не было: он загнал в тупик самого себя.

Открылась дверь, и вошли двое. Его возраста, с мечами, и Ратимил понял, что они – из личной охраны Рюрика и что их посещение – еще одна проверка.

– Как там Норман? – спросил один из них после обычных приветствий и общих слов.

– Спроси у конунга. Я исполнял его повеление.

Для него это был единственный ответ на любой вопрос, потому что любой вопрос мог загнать его в угол. И даже когда спросили о том, что он знал точно («Значит, Дитмар погиб…»), ответил теми же словами:

– Я исполнял повеление конунга. Спроси у него.

С тем они и ушли, но ушли, улыбнувшись, и он не мог понять, означают ли их улыбки, что он угодил в западню или что миновал ее. Дружинники сбили его с толку, с дум, как же все-таки исполнить клятву. Сосредоточиться не удавалось, и он почему-то стал вспоминать, как выследил Дитмара и Витта, как два дня шел за ними шаг в шаг, а потом обогнал и устроил ловушку. И Витт угодил в нее, повис вниз головой и не мог дотянуться до петли, потому что береза раскачивала его. Береза, а не Ратимил, природа, а не его желание. Трудно согнуть полную соков березу, но Ратимил знал, как ее следует гнуть, когда ловишь крупную дичь.

Уже в сумерках пришел Рюрик. Ратимил вскочил с ложа, напрягся, но князь был один и плотно прикрыл за собою дверь.

– Вздуй огонь.

Ратимил раздул тлевший трут, поджег жировой светильник.

– Садись напротив. – Князь сел за стол. – Значит, ты не признал Нормана?

– Ты готовил охоту, конунг, но я не знал твоих охотников. И не хотел их знать.

– Норман сидел напротив тебя.

– Он постарел, конунг. Как все мы.

– Как все мы, – задумчиво повторил Рюрик. – Ты поступил мудро.

– Даже в твоих покоях полно новгородских ушей.

Рюрик задумчиво покивал. Спросил, помолчав: