Я сам не понял, что сказал, но мне было наплевать. Вновь на меня напало легкомыслие… но не в хорошем смысле этого слова. В тот раз — не в хорошем.
— А кто играл извращенца в том фильме? — спросил Рейф.
Я покачал головой:
— Боюсь, сейчас не вспомню.
— Надеюсь, вы меня извините, мистер Стейли, но вы такой бледный, — подал голос Педро. — Не заболели? Может, грипп?
«Нет, гриппом заболела моя сестра, — такой ответ крутился у меня на языке. — В тот день, когда меня едва не застали гоняющим шкурку ее трусиками и любующимся девушкой апреля».
Но я не попался. Ни тогда, ни одиннадцатого сентября. Выкрутился, опять обогнал время. Я не могу говорить за Уоррена Андерсона (он признался мне в «Бларни стоун», что в то утро остановился на третьем этаже поболтать с приятелем об успехах и неудачах «Янки»), но для меня не попадаться стало настоящей специализацией.
— Я в порядке, — заверил я Педро, пусть и грешил против истины.
Однако теперь, когда я точно знал, что очки Сони видят и другие, что они реально существуют, мне полегчало. Если солнцезащитные очки имели место быть в этом мире, возможно, бейсбольная бита «Хиллрич-энд-Брэдсби» Клива Фаррелла тоже не была фантомом.
— Это те самые очки? — с придыханием спросил Рейф. — Из первой «Лолиты»?
— Нет. — Я сложил дужки за стеклами-сердечками и вдруг вспомнил имя и фамилию девочки, которая сыграла в фильме Кубрика, — Сью Лайон. Но никак не мог припомнить исполнителя мужской роли. — Они лишь похожи на те очки.
— А в них есть что-то особенное? — не унимался Рейф. — Потому-то вы так быстро спустились вниз?
— Не знаю. — Я пожал плечами. — Кто-то оставил их в моей квартире.
Я поднялся наверх, прежде чем они задали мне новые вопросы, и огляделся в надежде, что больше ничего не найду. Но нашел. Кроме солнцезащитных очков и бейсбольной биты с выжженной надписью «Регулятор претензий» на боковой поверхности, в мою квартиру неведомым образом попали Пердучая подушка, морская раковина, стальной цент, замурованный в кубике из прозрачной пластмассы, и керамический гриб с красной, в белых точках, шляпкой, на которой сидела керамическая Алиса. Пердучая подушка когда-то принадлежала Джимми Иглтону и каждый год играла особую роль на рождественской вечеринке. Керамическая Алиса стояла на столе Морин Ханнон, подарок внучки, как она мне сказала. Седые волосы Морин поражали своим великолепием, она носила их распущенными, до талии. На работе такое обычно не увидишь, но Морин проработала в компании почти сорок лет и могла позволить себе любую прическу. Я помнил и морскую раковину, и стальной цент, но не мог вспомнить, в каких клетушках (или кабинетах) их видел. Со временем мог вспомнить, а мог и не вспомнить. Клетушек (или кабинетов) в компании «Лайт и Белл, страховщики» хватало.
Раковину, гриб и кубик из прозрачной пластмассы я нашел на кофейном столике в гостиной, аккуратно придвинутыми друг к другу. Пердучая подушка обнаружилась на сливном бачке в туалете, рядом с последним номером «Спенкс рурэл иншуренс ньюслеттер». Страхование в сельской местности раньше было моей специальностью. Думаю, я уже об этом упоминал. О вероятности наступления тех или иных страховых случаев я знал все.
Но чему равнялась вероятность появления всех этих вещей в моей квартире?
Когда в жизни что-то идет не так и у тебя возникает необходимость поговорить об этом, первым делом появляется желание позвонить кому-то из родственников. Для меня это не вариант. Мой отец бросил нас, когда мне было два года, а сестре — четыре. Мать не пала духом и воспитывала нас, параллельно организовав дома стол заказов по почте. Насколько я понимаю, бизнес этот она создавала с нуля и он приносил приличный доход (только первый год был действительно жутким, потом призналась она). Мать дымила как паровоз и в сорок восемь умерла от рака легких, за шесть или восемь лет до того, как Всемирная паутина сделала бы ее миллионершей.
Моя сестра Пег в настоящее время живет в Кливленде. Там она распространяла косметику «Мэри Кей», помогала индейцам, примыкала к христианам-фундаменталистам. В хронологической последовательности я мог напутать. Если бы я позвонил Пег и рассказал о вещах, которые обнаружил в своей квартире, она предложила бы мне опуститься на колени и попросить помощи у Иисуса. Возможно, я ошибался, но почему-то мне казалось, что с этой проблемой Иисус помочь не сможет.
У меня, как и у всех, хватало тетушек, дядюшек, кузин и кузенов, но жили они по большей части к западу от Миссисипи, и я уже долгие годы никого из них не видел. Киллияны (родня по материнской линии) никогда не держались вместе. Их семейные обязательства обычно ограничивались открытками надень рождения и Рождество. Открытка на День святого Валентина или Пасху рассматривалась как премия. Я звонил сестре на Рождество, или она звонила мне. Мы, само собой, упоминали о том, что надо бы «встретиться в самое ближайшее время», и, насколько я понимаю, с облегчением заканчивали разговор.