Весенний снег

Вера Михайловна шла с неохотой. Ведь результаты анализов-это минус надежда. Она и без них уже все знала.

Орест Георгиевич оказался кстати. Вера Михайловна, пользуясь его присутствием, не стала сдавать пальто на вешалку, сняла и уложила его на сумку. Орест Георгиевич и Сережа, остались внизу, а она одна поднялась наверх, туда, где находились кабинеты врачей.

Она рассчитывала возвратиться скоро. Однако ее задержали, попросили пройти к главному врачу.

Главный врач, та самая маленькая седая женщина, со спины напоминающая школьницу-выпускницу, приняла ее радушно, усадила рядом с собой в кресло и все медлила с разговором, как бы прикидывая, с чего начать.

— Как у вас самой со здоровьем? — спросила она.

— Нормально, — ответила Вера Михайловна.

— Тогда наберитесь мужества. Приготовьтесь к самому худшему. Быть может, его и не будет или случится оно не так скоро, но вы приготовьтесь.

— Что у него? — спросила Вера Михайловна и не узнала своего голоса.

— Комбинированный порок — сердца. Врожденный. То есть несколько пороков.

— Это я понимаю, — вставила Вера Михайловна, желая услышать не то, что ей уже известно, а то, чего она еще не знает.

— На сто процентов мы решить не можем, — продолжала главный врач тем ровным, сдержанным тоном, какой вырабатывается у врачей за долгие годы службы. — Его нужно в клинику, в область. Там решат окончательно. А в наших условиях это невозможно.

— Что такое "фалло"? — произнес кто-то другой голосом Веры Михайловны.

Главный врач снова помедлила, будто прикинула, стоит ли отвечать на этот вопрос.

— Это тетрада, то есть четыре порока.

— Сразу?

— Да, сразу. Случай редкий. Его обязательно возьмут в клинику.

— Случай? — спросила Вера Михайловна, потому что в душе не могла смириться с тем, что о ее сыне говорят не как о человеке, а как о каком-то, пусть редком, случае.

— Ну, это наше профессиональное, — сказала главный врач. — Если это действительно Фалло, то прогноз плохой. Обычно они погибают рано.

— Когда?

— В подростковом возрасте… Но это, повторяю, еще неопределенно. Вот в клинике вам скажут точно.

Вера Михайловна опять почувствовала, как все в ней занемело и вся она будто оцепенела в этом черном потертом кресле.

— Адрес ваш есть. Мы сами договоримся с клиникой и известим вас о сроке.

Вера Михайловна с трудом встала, вышла из кабинета. Ноги у нее подкашивались, и она, спускаясь по лестнице, крепко держалась за перила. Но как только увидела сына, его взрослые глаза, тотчас вся внутренне напряглась, выпрямилась и подошла к нему уверенным шагом.

Орест Георгиевич посмотрел на нее вопросительно, и она произнесла:

— Еще неясно. Нужно в область, в клинику ехать.

Хотя теперь эти слова были сплошным обманом, она

сказала себе: "Так и надо. Так и надо".

Орест Георгиевич проводил их до вокзала, посадил

на поезд и, уже когда вагон дрогнул, произнес своим

резким военным голосом:

— Верьте в хорошее. Верьте.

Позже, в дороге, вспоминая его слова, Вера Михайловна поняла, что он обо всем догадался, по не расспрашивал, не терзал ее душу. Спасибо!

Мотоцикл с коляской был виден издали. Он стоял у березы за коричневым станционным домом. А Никиты не было. Веру Михайловну это никак не тронуло, просто она отметила для себя, что мужа нет.

Поезд сбавлял ход. Медленно проплывали знакомые привокзальные постройки. Все тот же дежурный в красной фуражке стоял на платформе. И ворот у него был все так же подогнут с одной стороны.

"Только мы. Только мы", — подумала Вера Михайловна и никак не продолжила своей мысли, потому что находилась в состоянии отрешенности, как будто то, что произошло в городе, те слова, что она услышала от главного врача, контузили ее и лишили внутреннего слуха, ощущения реальности всего, что происходило вокруг нее. Все знакомо и в то же время незнакомо. Она чувствовала себя бесконечно одинокой. Она и Сережа. Все, что касалось сына, она выполняла: поила, кормила его дорогой, сказки рассказывала. И сейчас вывела в тамбур, как только проводница сообщила ей: "Ваша станция".

Поезд остановился. Вера Михаиловна шагнула на ступеньку, и тотчас ее подхватили сильные руки Никиты. Тут же он принял из рук проводницы Сережу и несколько шагов сделал с ними на руках. Потом поцеловал и не выдержал, спросил:

— Ну, как?

— Еще ничего не ясно, — повторила Вера Михайловна свою заученную фразу и, чтобы успокоить его, добавила:-Дома расскажу.

Всю дорогу они молчали. Никита уловил ее настроение и больше не задавал вопросов. А она снова вошла в то состояние отрешенности, в котором находилась с момента выхода от главного врача, вернее сказать, после ее слов. Она ехала как по чужой земле, все видела, все узнавала и ничего не замечала, словно не видела ничего.

К их удивлению, всю дорогу говорил Сережа. Он был настолько переполнен впечатлениями, что не мог молчать:

— А там дома во-о какие. До неба. А на станции народу во-о сколько. А вагонов знаешь сколько? На всех хватит.

Лишь один раз он отвлекся от городских впечатлений, задрал головенку и спросил;.

— А луна почему? Ведь день уже.

Из-за лесочка выглянул знакомый пригорок-родные Выселки.