Весенний снег

Вера Михайловна и раньше относилась к директору с большой теплотой, а теперь ей показалось, что он не посаженый, а настоящий ее отец. И она попросила его:

— Вы приезжайте почаще.

— Чего тебе, Ивашка? — спросила Вера Михайловна.

— Пример не сходится.

— Тогда проходи. Не студи избу.

— Пимы-то отряхни, — крикнула из горницы Марья

Денисовна. — В сенцах голичок. Им и отряхни.

Ивашка стряхнул снег с валенок, скинул шапчонку и шубейку у порога, присел к столу.

— Давай твой пример, — сказала Вера Михаиловна и ободряюще улыбнулась парнишке.

Всю эту зиму она занималась с выселковскими реоятами Как-то само собой, можно сказать случайно, так получилось. Однажды вышла она погулять^с ребенком^ Навстречу попался дерибасовский Матвейка, плачет мальчишка.

— Ты чего это? — остановила его Вера Михаиловна

и наклонилась участливо.

— Мамка по шеям надавала. Двойку по письму от

— Ты вот чего… Через часок заходи. Я уложу Сереженьку, и посмотрим, что там у тебя не получается.

Как будто шлагбаум открыла. Пошли к ней выселковские ребятишки кто с чем. У кого письмо. У кого арифметика. У кого с историей нелады. А Минька ^уев ради любопытства заходил.

Вскоре это вошло в привычку. Чуть что — ребята к Вере Михайловне. А если они не шли, она их сама приглашала. Скучала без работы.

— Говорят, у вас частная школа открылась. — пошутил директор в очередной свой приезд.

— Да что вы! — смутилась Вера Михаиловна. — Так, иной раз помогаю ребятам.

— Между прочим, — сообщил директор, — выеелковские значительно лучше учиться стали.

Вера Михайловна пошла в учителя по велению души.

Она и раньше любила детишек, а теперь, после рождения сына, все остальные дети как бы приблизились к ней стали еще дороже. Ей очень хотелось, чтобы сын быстрее подрастал и становился на собственные ноги.

Нет он совсем не надоел ей, он приносил радость и оыл дорог каждой своей клеточкой, каждым звуком, каждым движением. Но, истосковавшаяся ожиданием ребенка, она невольно хотела как бы возместить это тягостное время ожидания, быстрее увидеть сына взрослым. Хотела, чтобы он наконец вознаградил ее ожидания. На этой почве частенько у них с Никитой происходили небольшие размолвки.

— Ну чего он головку не держит? Ведь пора. Чего мало гукает?

— Хочешь, я за него гукну? — спрашивал Никита и гудел на весь дом: Гу-у…

Она зажимала ему рот ладошкой, шептала:

— Разбудишь… Тебе шуточки. А я все думаю — витаминов мало? Может, света недостаточно?

Когда выглядывало солнце, Вера Михайловна спешила открыть занавески, раздвинуть шторы и украдкой дышала на ледок, намерзший на стеклах, чтобы он не мешал проникновению солнечных лучей в комнату, к ее Сереженьке.

— А ты, девка, не цокота, не цокоти, — услышав ее вздохи, успокаивала бабка Анисья. — Он у тебя осенний, вестимо, поздний. Это уж примета така.

Старик Волобуев рассуждал по-своему:

— Стало быть, не торопится. Значит, жить долго загадывает.

Каждое новое открытие в ребенке было для Веры Михайловны торжеством, праздником, радостью на многие дни. Вот Сереженька отличил ее от бабушки. Вот сынок узнал отца. Вот он произнес первое слово: "Бубу".

А когда он поднялся в кроватке на свои слабые, дрожащие ножки, Вера Михайловна расплакалась от счастья. Она показывала всем приходящим это достижение сына и каждый раз восхищалась, когда ее крохотный сынишка вновь и вновь с натугой, с упорством вставал на слабые ножонки. Люди улыбались, глядя на нее, веселую, счастливую. Они с неподдельной искренностью, свойственной простым людям, радовались вместе с нею.

Пришла весна. Началась посевная. Никита снова по суткам отсутствовал дома. А когда приходил, первым делом бросался к кроватке и смотрел на спящего сына до тех пор, пока у самого не слипались глаза.

— Поужинай и спать, — спохватывалась Вера Михайловна.

Никита мотал головой и валился не раздеваясь на неразобранную кровать. Вера Михайловна раздевала его, укладывала и несколько раз подходила то к детской, то ко взрослой кровати, рассматривала то сына, то мужа, как будто искала сходство между ними.

Летом Сереженька сделал первый самостоятельный шаг от кроватки к кровати. Ступил. Покачнулся. И рухнул. И зафырчал.

— Ничо, ничо, — проговорила Марья Денисовна и остановила Веру Михаиловну, готовую броситься на помощь сынишке. — Сам встанет. Пушшай.

Но Сереженька не встал,' а пополз по ковровой дорожке за солнечным зайчиком.

Вере Михайловне пе терпелось показать соседям первые шаги своего сына. Она надела на Сережу комбинезоычик, шапочку и яркие матерчатые купленные в городе башмачки и вышла с ним на крылечко.

— Ну-ка, вставай на ножки. Так, так.

Она поддерживала его под мышки, и он стоял.

— А теперь топ. Ну, топ, топ.

Но Сереженька не двигался с места. Стоило ей опустить свои руки, как он начинал пофыркивать и оседать на доски.

— Сереженька, ну будь же мужчиной.

Мужчина сделал лужу, и ей пришлось поспешно унести его в дом.

А потом пошел. Увидел кошку и сам кинулся за ней.

Он смешно делал первый шаг, приподнимал ногу и мгновение раздумывал, словно не знал еще, что ему делать дальше.