Весенний снег

- Незачем тебе ехать. Через неделю все здесь появятся. Слышал о совещании?

- Н-ну,-недовольно буркнул Вадим Николаевич.

- Вот о нем и речь,-произнес Рязанов и почесал свой мясистый, нос.-Есть некоторые разведданные...

Горбач будет красоваться, а нас чернить собираются.- Он опять почесал нос и сдержал вздох. - И все из-за тебя.

-Может, полбанки тебе поставить?-попробовал пошутить Вадим Николаевич.-Нос-то вон как чешется.

- Поставят,-не принял шутку Рязанов.-Перо вставят.

- Ну, тут мы поможем. Вытащим.

- Не валяй дурака. Это серьезно.

- Все было, и ничего не было,-отмахнулся Вадим Николаевич.

Рязанов помедлил, произнес глуховато-сдержанным голосом:

- А ты не можешь...

- Не могу,-резко прервал Вадим Николаевич.- И не хочу, видишь ли. Что ты мне Горбача в нос тычешь?! У меня свои принципы, у него свои.-Он начал постукивать кончиками пальцев по подлокотникам, что означало раздражение.-Помню, мой Петька все по^ видло слизывал. Хлеб оставит, а повидло съест,

- При чем тут твой Петька?

- А таков твой Горбач. Пенкосниматель.

- Мой?

- Твой, раз ты мне им глаза колешь.

- Пошло-поехало. - Рязанов откинулся на спинку кресла и приготовился к длительному молчанию.

На Вадима Николаевича его поза не произвела впечатления. Он продолжал распаляться с каждым словом.

- Вы знаете,-перешел он на "вы", представляя перед собой не Рязанова, а всех своих противников.-Вы знаете, что к чему. Есть, видите ли, врачи и врачи. Как говаривал мой дорогой учитель: изобретено два способа возвыситься над остальным человечеством. Первый - это постоянно расти, совершенствоваться, набираться ума-разума, к людям относиться архигуманно. А второй,-он сильнее забарабанил пальцами,-это унизить и оскорбить других, чтобы себя возвысить. Себя!..

Видя, что Рязанов не возражает, Вадим Николаевич сделал паузу, заговорил помягче, снова переходя на "ты":

- Ты же отлично знаешь, что мы с Горбачом на разных орбитах. Мы берем тех, от кого он отказывается.

Сколько мы после него взяли? Скольких, можно сказать, с того света спасли? Покойный Владимир Андреевич Опель брался за "операции отчаяния". И я, видишь ли, на грани дозволенного балансирую.

- А надо ли?-вставил Рязанов и тотчас смягчил реплику: - Всегда ли надо?

Вадим Николаевич поерзал на стуле, словно ему вдруг стало неудобно сидеть, помедлил, не потому, что не нашелся, что ответить, а искал слова наиболее доказательные.

- Надо. Всегда,-ответил он решительно.-В пятьдесят шестом году я побывал в Швеции. И там с одним господином хирургом у нас спор зашел. Да, видишь ли, вот об этом же - надо ли? Он утверждал, что так называемых безнадежных следует умерщвлять. И будто бы это гуманно, так как уменьшает страдания и самого больного и родственников его. Может, и нам пойти по этой линии?

- Ну зачем же...

- Тогда как же быть?-оборвал Вадим Николаевич. - Встать в позу стороннего наблюдателя? А как же быть с клятвой Гиппократа? С долгом врача? С совестью?

Рязанов молчал.

- Я лично не могу отказать в просьбе матери, жене и вообще человеку. Я, видишь ли, сентиментален...- Он подождал, не улыбнется ли Рязанов. Но тот не улыбнулся. - Кто докажет, что больной Н. безнадежен? Кто убедит меня, что больной 3. неоперабелен? А быть может, это мы безнадежно отстали? Это мы невежды и боимся показать свое невежество? Боимся ответственности. Дрожим за честь мундира. Сколько мы видели этих так называемых безнадежных, от которых все, все, в том числе и пресловутый профессор Горбачевский, отказывались? А они выживали. Сколько?! Надо только представить, что этот безнадежный - твой брат, отец, сын...

Вадим Николаевич вскочил и прошелся по кабинету, потом сел и заговорил более сдержанно:

- Просто необходимо изменить оценки. Судить о работе клиник и больниц не по пресловутым процентам смертности и койко-дню, не только по ним...

- А по чему же? - поинтересовался Рязанов.

- А по тому, сколько спас безнадежных. Скольким не отказал в помощи...

Оба долго молчали. Рязанов не решался отвергать доводы Крылова, но и поддержать их он не мог-положение не позволяло.

- Тогда вот что,-сказал он, опять потирая кончик носа, - выступи-ка ты на этом совещании и сам все объясни.

Вадим Николаевич ухмыльнулся:

- Видишь ли, я уже выступал.

- Еще раз. С новыми данными.

- Пожалуйста.-Он спохватился.-Только аппаратуру я выбью, потому что без нее невозможно. Без нее дело наперекосяк.

Рязанов привстал, протянул руку, что означало: он благословляет Вадима Николаевича.

Веру Михайловну уговорили показать сына профессору Крылову. Старики старались вовсю. Даже Зинаида Ильинична по вечерам приезжала. А Марья Михайловна приговаривала: "Да что теряешь-то? Да что плохогото?" Но больше всех наступал Федор Кузьмич. Он не просто уговаривал, он доказывал, взывал к разуму, к логике, к чувству.

- Раз уж приехала, надо обратиться. Ведь не убудет. Не сходишь - потом казниться будешь. А люди говорят о нем хорошее, люди зря не скажут.

- Ладно,-согласилась Вера Михайловна.-В среду поедем. У меня и бумага есть.

- Адресок я достал,-обрадовался Федор Кузьмич. - Езды на троллейбусе всего ничего, полчасика.