Весенний снег

"Какая-то ерунда получается. Ерунда, ядрено-зелено".

Когда, бывало, не принимали его рационализаторские предложения, он тоже не соглашался с этим, тоже произносил свое "ядрено-зелено" и не сдавался, доказывал свою правоту.

Конечно, он видел, что тут другое, но все равно не мог примириться с приговором'врачей. Впрочем, все это было позже. А тогда, получив на почте письмо от Геннадия и прочитав его, он пошел куда глаза глядят. Ноги сами привели его к озеру и той березе, у которой он впервые поцеловал Веру. Он вцепился в эту березу руками, прижался лбом к стволу и глухТ) завыл от горя.

- Ты что это?-услышал он знакомый голос Лехи.

Всегда смешливый и веселый, его напарник стоял перед ним растерянный и потрясенный его рыданиями.

- Я еще в Медвежьем встренул тебя. Гляжу: сам не свой, -оправдывался Леха.

- Горе у меня, Леха. Беда, - сказал Никита. - Только об этом никому, понял? Только вот береза да ты, раз уж так вышло.

Так они и жили, оберегая друг друга. Вера - Никиту и всех остальных. Никита - Веру и всю родню. Он потому и письма велел писать на почту, до востребования.

Пока что письма приходили безрадостные. На его просьбы и запросы отвечали по большей части официально:

"на ваше письмо", а то и "на ваше исходящее". И все - "не знаем", "не можем", "таких не лечим", "таких не берем".

Он стал внимательно читать газеты, и каждое сооб"

щение о невероятном случае, о необычной операции прибавляло ему энергии и веры. Он снова садился за бумагу и опять писал по новому адресу. Чего-чего, а адресов ему надавали и Владимир Васильевич, и городские врачи, и Геннадий.

Через газету "Медицинский работник" он узнал адрев Министерства здравоохранения и написал туда. Но и оттуда пришла безрадостная бумага: "Обратитесь по месту жительства". Там, видно, кто-то не разобрался В существе его письма.

Однажды он вычитал о том, что в Москве прошла редкая операция и хирурги спасли мальчика с пороком сердца. Почти одновременно пришла добрая весть от Геннадия: "В Москве и Ленинграде врачи научились за"

мораживать людей и делать операции на сердце", В тот же вечер Вера сообщила:

- Софья Романовна получила письмо от своего бывшего мужа. Пишет, будто бы делают операции таким, как Сереженька.

- Ну, а я что говорил...

Он обнял ее осторожно.

В тот вечер они долго сидели в темноте, у подернутого ледком окошка, вслуцшвались в завывание ветра на улице, в тихое посапывание сына за спиной. И верили В хорошее, в то, что все может еще обойтись и сын их может поправиться,

"А что, если и в самом деле? А что, если..." - внушала себе Вера Михайловна и, хотя не очень надеялась на чудо, вновь утешала себя слабой, вдруг появившейся надеждой.

Она так устала от переживаний, от скрытности, от несвойственной ей замкнутости, от слез, что этот маленьч кий самообман был во спасение.

Прошла зима, полная напряженного ожидания. Она принесла единственное утешение: где-то там, в больших столичных городах, есть люди, которые пытаются оперировать "синих мальчиков". Действие это окружено тайн"

бтвом, о результатах его мало известно, а к тем, кто ёВершает чудеса, пробиться трудно. Никита по секрету От Веры снова написал в Минздрав.

Тем временем виновник всех беспокойств и терзаний Пока жил по-прежнему тихо и спокойно и за всю зиму больше не болел ни разу. Он все так же лепил из пластилина космонавтов, раз в день с бабушкой выходил из дому, почти не виделся со своим сверстником Володькой. Тому скучно было с Сережей; он ни на санках, ни на лыжах не может. В снежки и то быстро устает.

А снежную бабу давно слепили, еще в самом начале зимы. И снежную крепость тогда же сделали,

В эту зиму Сережа подружился с Пальмой. Обычно рыжая сука жила в пригоне или в сенях, и только в сильные морозы ее пускали под порог на кухню. А в эту зиму сделали исключение.

- Пушшай уж,-согласилась Марья Денисовна, бросая старую дерюжку под порог. - Стареет животина.

На самом-то деле она видела, как скучно парнишке, как он временами тоскует один, без живой души. Все взрослые на работе. Васятка в школе. Она по хозяйству крутится. А он хоть и смирный, хоть и тихий, и без капризов, а все без никого. Пусть хоть собака будет.

Сережа и в самом деле обрадовался Пальме, стал подходить к ней, разговаривать, гладить ее, сначала - когда никого не было дома, а потом при бабушке, при маме и папе, при чужих. И так как говорил он тихо, играл негромко, то никто и не обращал особого внимания на его игру с собакой. Все привыкли к этому. Только бабушка иной раз шутила:

- Ишь вон ты, как курочка. Курочка, значит, и собачка.

- Не-е, - возражал Сережа. - Я мальчик.

Иногда бабушка вслушивалась в разговоры правнука с собакой и поражалась их серьезности.

- А ты не бойся, ты со мной полетишь. Раньше собачка одна в космосе была, а ты со мной полетишь,

В теплые дни, когда выглядывало короткое зимнее солнце, Сережа просился:

- Бабуля, мы выйдем? Пальме очень хочется.