Они поднялись на третий этаж и оказались в прихожей, заставленной книгами, отчего прихожая казалась узкой и тесной. Вера Михайловна обратила внимание на то, что квартира новая, а вещи все старые, тяжелые - и шкафы, и стол, и стулья. Разглядывать не было времени. Нужно было побыстрее накормить Сережу и уложить его спать. Было заметно, что"он устал за дорогу, но не жаловался и не хныкал.
- Прелестный ребенок, - не удержалась хозяйка, назвавшая себя Антониной Ивановной.
Теперь, при свете, было видно, что она уже не молодая, но еще следит за собой: и пудрится, и губы слегка подкрашивает, а седые, стального отлива волосы расчесывает на прямой пробор и туго закрепляет сзади красной старинной гребенкой.
Она как-то сразу мягкими движениями, мягкой улыбкой, своими ненавязчивыми, но полезными действиями расположила к себе Веру Михайловну и помогла ей сделать все быстро и точно, а главное, позволила почувствовать себя свободно и легко, как в знакомом доме.
Когда все было сделано и Сережа уснул, они вышли в столовую и Антонина Ивановна предложила Вере Михайловне ужин.
После того как Вера Михайловна съела домашний бифштекс и попила чаю, Антонина Ивановна еще раз повторила, теперь уже в виде вопроса:
- Так вы от Сонечки? Ну, как она там?
Вера .Михайловна почувствовала некоторую неловкость, потому"что мало знала о Софье Романовне и не могла рассказать подробностей, которых от нее, по всей видимости, ожидали. О своих спорах с нею рассказывать было неуместно, о сдержанном отношении окружающих к Софье Романовне-тоже.
- Да, в общем-то, все нормально. Работает, как все.
Знаете, что такое учитель.
Она поймала себя на том, что впервые за последнее время говорит и думает о чем-то другом, кроме здоровья сына, и внутренне удивилась этому.
Неожиданно глаза Антонины Ивановны увлажнились, и она произнесла с дрожью в голосе:
- Прелестная женщина.
- Кто?-спросила Вера Михайловна, потому что не могла поверить, чтобы эти слова относились к Софье Романовне, которую у них никто не любит.
- Сонечка, - сказала Антонина Ивановна, - это чудный человек. Добрейшая душа.
Тут Вера Михайловна вспомнила, что здесь, в этом доме, она находится благодаря Софье Романовне, и не возразила.
- Да-а,-продолжала растроганно Антонина Ивановна. - Они могли бы жить прекрасно. Виноват, конечно, Эдик. Он ушел в науку. А она прелесть. Только ребенка не хотела. Но это объяснимо. Это оттого, что он ей мало внимания уделял. Женщине нужно, просто необходимо внимание.
Вера Михайловна слушала с удивлением. Неизвестные доселе качества Софьи Романовны открылись ей.
Впервые она слышала, чтобы ее хвалили, говорили о ней как о душевном человеке, жалели о ее неудавшейся судьбе. И кто? Мать бывшего мужа.
Все эти мысли и ощущения пронеслись очень быстро.
Их тотчас оттеснила другая, главная мысль, не дающая Вере Михайловне покоя.
- А ваш сын... Эдуард Александрович... Он скоро придет?-спросила она, выдержав паузу, необходимую для того, чтобы прилично закончить один разговор и начать второй.
- Да, да, часиков в десять. Сегодня ученый совет, а он там секретарствует.
Они продолжали разговаривать, ожидая прихода Эдуарда Александровича. За весь вечер Антонина Ивановна ни разу не задала вопроса, касающегося Сережи, его здоровья. Вера Михайловна про себя отметила ее тактичность и была благодарна ей.
Эдуард Александрович пришел поздно. Мать встретила его в прихожей и, как видно, все объяснила. Познакомившись с Верой Михайловной, он сразу же пообещал:
- Я организую. Завтра вместе поедем.
Был он весь ухоженный, гладко причесанный. Редеющие волосы на косой пробор. Такой же высокий и стройный, как его мать.
Утром они поехали в клинику. За всю дорогу Эдуард Александрович не произнес ни слова. Вера Михайловна поняла, что-он опасается разговора о Софье Романовне.
Но она и не собиралась говорить о ней. Не до того было.
Снова единственная мысль завладела ею: "Есть хоть какая-то надежда или нет? Найдут это проклятое Фалло или пет?" Снова она молила судьбу о снисхождении, снова произносила про себя все те слова, какие произносила в поезде. Кажется, самым спокойным был Се- 1| режа. Он смотрел на все вокруг расширенными глазами, дивился. Все представлялось ему чудом, сказкой наяву - и троллейбус, на котором они ехали, и проходящие со звоном трамваи, и светофоры на перекрестках.
Он не отрывался от окошка до самой клиники. И когда мама сказала: "Нам пора, Сереженька", он поморщился и неохотно соскользнул с сиденья.
Они прошли прямо к кабинету профессора. Их нигде не задержали.
У самого кабинета Эдуард Александрович сказал:
- Подождите минуту.
Вера Михайловна не запомнила ни обстановки, ни людей. Она сидела, прижимая Сережу к себе, и смотрела на белую дверь с металлической табличкой: "Профессор Б. С. Барышников".
Профессор принял их без улыбки. Молча указал на стул и потер руки. Руки у него были крупные, а глаза серые, проницательные.
- Ну, с чем пожаловали?
Вера Михайловна не раз рассказывала и знала, что говорить, но сейчас почувствовала себя как на экзамене, заволновалась и произнесла не то, чего от нее ждал профессор: