Весенние битвы

Но сам Артаксеркс был поражен еще больше. Он узнал во мне старого друга семьи. Мы девять лет не виделись, но эти годы не изменили моего благородного облика. Артаксеркс же девять лет назад был ничем не примечательным мальчишкой десяти лет, а теперь его было не узнать – он стал ничем не примечательным девятнадцатилетним юношей. Он еле-еле дотягивал до пята футов пяти дюймов, носил большие круглые очки и имел отрешенный вид.

– Сколько ты весишь? – внезапно для себя самого спросил я.

– Девяносто семь фунтов, – отвечал он.

Я смотрел на него с чувством сердечной жалости. Девяносто семь фунтов очкастого хиляка. Лучшей мишени для брезгливости и омерзения просто не придумать.

Но сердце мое смягчилось, и я подумал: «Бедный, бедный мальчик! С таким телом можно ли заниматься чем бы то ни было, что дает хорошую основу для образования? Футбол? Баскетбол? Бокс? Борьба? Драка? Там, где другие юноши кричат: "Сарай наш, и теперь делаем по-своему! Мы теперь музыку заказываем!" – что мог сделать он? С такими легкими он мог разве что пискнуть фальцетом!»

Естественно, что он против воли был вынужден скатиться к позору. Я мягко, почти нежно, спросил:

– Артаксеркс, мальчик мой, это правда, что ты изучаешь вычислительную математику и политологию?

Он кивнул:

– И еще антропологию.

Я проглотил восклицаний отвращения:

– И правда, что ты ходишь на занятия?

– Да, сэр, простите меня. И в конце года, боюсь, мне не избежать похвального листа.

У него в уголке глаза задрожала слеза, и по этому признаку я с надеждой отметил, что он хотя бы сознает глубину своего падения.

Я сказал:

– Дитя мое, не можешь ли ты даже теперь отвернуться от порока и возвратиться к чистой и безмятежной жизни студента?

– Не могу, – он всхлипнул. – Я слишком далеко зашел. Мне уже никто не поможет.

Я попытался ухватиться за соломинку.

– Нет ли в этом колледже достойной женщины, что могла бы взять тебя в свои руки? Любовь достойной женщины в былые времена творила чудеса и может сотворить их снова.

У него загорелись глаза. Ясно было, что я нащупал нерв.

– Филомела Крибб, – выдохнул он. – Она солнце, луна и звезды, озаряющие лучами гладь вод души моей.

– Ага! – сказал я. За этими сдержанными словами я ощутил скрытое чувство. – Она об этом знает?

– Как я могу открыться ей? Да вес ее презренья меня раздавит.

– А если тебе бросить учить вычислительную математику, чтобы не быть столь презренным?

Он покачал головой:

– Я слишком слабоволен.

Оставив его в покое, я решил разыскать Филомелу Крибб.

Это не заняло много времени. В учебной части я узнал, что она усиленно занимается в команде болельщиков-разрядников с уклоном в хоровую декламацию. Я нашел ее в студии подготовки болельщиков.

Терпеливо выждав, когда закончится ритмика по топанью ногами и мелодика ободрительных визгов, я попросил показать мне Филомелу. Она оказалась блондинкой среднего роста, дышала здоровьем и испариной, а при взгляде на ее фигуру у меня губы сами собой сложились сердечком. Да, в душе Артаксеркса под толстым слоем школярских мерзостей еще тлели искорки тяги к праведной жизни студента.

Выйдя из душа и нацепив свою одежду цветов колледжа, она подошла ко мне и была свежа, как росистая лужайка.

Я сразу перешел к сути дела:

– Молодой Артаксеркс считает вас астрономической иллюминацией своей жизни.

Мне показалось, что у нее как-то смягчился взгляд.

– Бедняга Артаксеркс. Он так нуждается в помощи.

– Хорошая женщина могла бы ему ее предоставить, – указал я.

– Я знаю, – согласилась она, – и я хорошая – то есть мне так говорили, – она очаровательно покраснела. – Но что я могу сделать? Я же не могу идти против биологии. Билл Мордуган его все время невероятно унижает. Он ему строит рожи на людях, толкает к стенке, выбивает из рук эти глупые книжки, и все это под злобный хохот зрителей. Вы же знаете, как это бывает, когда действует воздух пробуждающейся весны.

– О да, – сказал я с чувством, вспоминая счастливые дни, когда много, много раз приходилось мне держать пальто тех, кто сражался. – Весенние битвы!

Филомела вздохнула:

– Я долго, долго надеялась, что Артаксеркс восстанет против Билла Мордугана – может быть, ему помогла бы скамеечка под ноги, потому что Мордуган ростом в шесть футов шесть дюймов, но Артаксеркс почему-то не хочет. Вся эта учеба, – ее передернуло, – ослабляет моральный дух.

– Несомненно. Но если бы вы помогли ему вылезти из этого болота…

– Сэр, я знаю, что он в глубине души добрый и глубокомысленный юноша, и если бы я могла, я бы помогла ему. Но генетика моего тела доминирует, а она тянет меня на сторону Билла. Билл – красивый, мускулистый и победительный, а против этих качеств не может устоять сердце капитана болельщиц.

– А если бы Артаксеркс унизил Мордугана?

– Капитан болельщиц, – сказала она, гордо выпрямляясь и демонстрируя удивительно плавные округлости своего фронтального вида, – следует велению своего сердца, а оно неизбежно покинет униженного и перейдет на сторону унижателя.

И я понимал, что эти простые слова честная девушка произнесла от всей души.