Веселый солдат

«Спускается солнце за степи, вдали золотится ковыль, – колодников звонкие цепи взметают дорожную пыль…» – сразу звонко и высоко взвился мой голос. Доходяги моего десятка, затем и разбродно бредущая по неровной полынной дороге толпа, давно уж разучившаяся петь и говорить нормально, сперва разрозненно, но все ладней, все пронзительней повела: «Идут они с бритыми лбами, шагают вперед тяжело-о-о…»

Сзади скрипнули тормоза, и облаком овеявшаяся автомашина с откинутым верхом остановилась подле меня.

– Эй ты, соловей! А ну поди сюда! – махнул рукой поднявшийся с сиденья полковник.

Я подошел с кирпичом под мышкой и не доложился ни о чем. Мимо автомобиля брели солдаты и сами уже продолжали песню: «Уж видно, такая невзгода написана нам на роду-у-у…»

– Поешь, значит? – нагоняя на себя суровость, поинтересовался полковник. Я покивал ему головою. – А что поешь-то, понимаешь?

– Песню русского классика Алексея Константиновича Толстого.

Полковник еще пристальней меня оглядел и скривился:

– Гр-рамотей! Ты понимаешь, что это значит? Тут, в городе, названном именем великого вождя, где кругом героические могилы…

Я улыбнулся, мне думалось, презрительно или надменно, но вышло, поди-ка, просто печально.

– Ты понимаешь?

– Понимаю, понимаю! – начал звереть я, и спутники большого начальника, молодящаяся дамочка и хлыщеватый лейтенантик, встревожились. – Тут полагается петь только бравые песни и плясать гопака…

– Ты у меня с-смотри!..

– Смотрю. Одним уже глазом…

– Ишь распустились! Под трибунал бы тебя, за вредную пропаганду!..

– А тебя за тупоумие и жирную харю – в генералы!

– Ч-что?! Что ты сказал?! Да я!..

– Не якай, тыловая крыса, а то как хуякнем по кирпичу – и отъякаешься сразу! Эй, ребята! Приготовили кирпичики! – скомандовал я, когда экипаж машины боевой утянулся, вжался в сиденья, и, несмотря на пыль, сделалось видно, как бледнеют бравые командиры.

Доходяги мои, хорошо понимая, чем это может кончиться, все же перехватили кирпичи из-под мышек в руки. Шофер, наверное, вспомнил сразу про четвертую скорость, полковника, онемело махающего руками, бросило боком на сиденье, машина юркнула за поворот и скрылась, оставив после себя труху медленно оседающей пыли.

Мы покурили, передавая друг другу цигарку.

– Ну какая только тварь не командует и не распоряжается в тылу, – заговорил пожилой солдат с завязанным ухом. – А на передовой один главнокомандующий – Ванька взводный! Развелось этих комчиков, чисто вшей на святом гаснике…

– Затаскают тебя теперь, парень, – пообещал другой солдат.

– Дальше фронта не пошлют, больше смерти не присудят.

– Это так… Пошли давай. Ужин скоро. А то вынут наш капустный лист из хлебова.

Глава 24

В недостроенной казарме за досками начиналось шевеление, звяк котелков послышался, звучные команды, начало до потемок бегать и даже петь строевые песни какое-то войско. Приходили из-за стенки офицеры в новом обмундировании, выстраивали нас, оглядывали, несколько человек, не совсем еще разбитых, увели с собой – формировалась команда для пополнения стрелковой дивизии. Я уж из кожи лез, чтобы выглядеть бравым, щурил кривой глаз, чтобы сойти за огнеубойного стрелка, говорил даже одному офицеру, что провоевал почти год с ним, с кривым-то глазом, и стрелял отменно, из карабина угрохал немца, – не помогло, не брали меня за заборку.

Но в заборке были уже проделаны ножами дыры и дырки, две доски были отняты от бруса – мы вплотную начали общаться с маршевой командой, искали и находили земляков, вели мелкий торг и обмен, и – о радость! о счастье! – нашелся боец из нашей дивизии. Мы с ним договорились вместе добираться до фронта, там отрываться от пехотной команды и начинать поиски родных артиллеристов. У меня уже такой опыт был, я искал после госпиталя родную часть и нашел! Боец был ободрен, говорил, что надеется на меня, а я на него, и когда началось переобмундирование маршевиков, мой новый кореш приделался в помощники пэфээховцам, увел у них комплект оборудования, и, переодевшись, я забрался рядом с ним на вагонные нары спать. Утром уже гремел под нами колесами вагон, от всей души я отрывал то, что непременно понравилось бы полковнику, так истово отстаивающему идейность за десять тысяч километров от фронта: «В бой за Родину, в бой за Сталина, боевая честь нам дорога…»

На станции Волочивск, на старой нашей границе, встречал эшелоны военный кордон, настырный, проницательный народ служил на том кордоне.

Оказалось, что не один я был такой находчивый и ловкий! Много желающих было увильнуть с фронта, но и не меньше желающих устремлялось на фронт или просто с разными неотложными делами поошиваться за кордоном: беглые из тюрем, любители приключений, жаждущие поднажиться, скрывающиеся от властей, кто и от семей. Жизнь многообразна.