Весь Валентин Пикуль в одном томе

— Полундра, — вдруг сказал Купревич, предупреждая.

Прямо на них катились товарные вагоны. Паровоз, который толкнул их к морю, теперь поспешно удирал обратно на всех парах. Вагоны мчались в тупик — на инерции, которая не погашена… Мимо матросов, стуча колесами, бежали одна за другой теплушки, и вдруг под ними, откуда-то снизу, выбилось едкое пламя. Купревич кошкой вцепился в поручень заднего вагона, повис на нем и поехал в тупик, крутя тормозной кран. Что-то кричал, быстро удаляясь…

Казалось, что катастрофа неминуема: рельсы вели состав прямо на пирсы, в самую гущу кораблей. Но тут от гавани ринулся навстречу составу маневровый паровозик. Набирая скорость, он грудью решил задержать вагоны. Машинист жертвовал собой, чтобы спасти корабли. Семенчук закрыл глаза, когда паровоз в реве встал на дыбы… Передний вагон, треща досками, задрал свои колеса над будкою машиниста. Следующие вагоны с грохотом наползали один на другой, и буйное пламя с шипением охватывало их…

Когда Семенчук добежал до состава, он в ужасе остолбенел!

Между развороченных досок вагонов торчали взрыватели шаровых мин с навинченными на них колпаками. И огонь весело, словно радуясь, лизал их черные лаковые бока, смазанные тавотом.

Купревич понесся на эсминцы, крича во все горло:

— Отходи все! Давай в море… Мины! Мины! Мины!

Семенчук остался, начал выламывать горящие доски вагонов. Но как мины не сдетонировали при ударе — это уж секрет производства.

* * *

Это был как раз тот рискованный момент, когда первый германский эсминец прорвался на Кассарский плес. Дерзко выскочив из-за мыса Памерорт, он долго бежал на полном, стеля черный дым из косо поставленных труб. Потом резко сбавил обороты, и два матроса в его носу стали кидать по отмашке лоты (промеряли глубины).

В воротах Соэлозунда дежурил сейчас один «Генерал Кондратенко». В его котельных гремели заслонки котлов, кочегары в изнурении швыряли лопату за лопатой в бушующее пламя топок, чтобы набрать запас пара. «Кондратенко» на пересечке курса открыл частый огонь, и противник кинулся обратно. В азарте погони за ним русский эсминец чуть не выскочил на мыс Памерорт, в укрытии которого затаился линкор «Кайзер», и где ползал среди отмелей, словно железная каракатица, четырехтрубный крейсер «Эмден».

С калибром «Кайзера» эсминцу лучше не связываться, и потому «Кондратенко», отбежав назад, как хороший вратарь, снова занял место в воротах пролива, чтобы охранять Кассарский плес. От берега к нему летел гидроаэроплан, причем летел он так низко, что миноносники решили — свой! Но это был немец, который, тоже впав в ошибку, принял «Генерала Кондратенко» за германский эсминец, посланный для промера фарватера. Летчик сбросил над русским кораблем холщовый мешок с кайзеровским флагом. В мешке оказалась фотокопия карты позиций Моонзунда, а на ней рукою летчика были сделаны пометки о путях русского отступления на Эзель.

Карта пошла гулять по рукам матросов и офицеров.

— Скажи на милость, — все, подлецы, знают!

— Орисар… Смотрите, куда они метят — прямо на Аренсбург и точно на Орисар. Неужели с ходу возьмут дамбу?

Орисарская дамба — отличный мост, по которому германская армия может сразу перейти с Эзеля на Моон, а с Моона легко ударить по флотской базе рейдов Куйваста… Нехороши дела! С плеса показался эсминец, резво идущий под брейдвымпелом. Издали было не угадать — чей вымпел полощется на его мачте.

— Наверное, Пилсудский катит нам в подмогу… Но это выскочил на позицию сам начмин адмирал Старк, который еще издали горланил в мегафон трубяще:

— Удержите плес от прорыва немцев хотя бы часок!

«Кондратенко» подошел ближе к флагману.

— Удержим! — заверили Старка с шаткого мостика.

— Я иду на Куйваст для доклада Бахиреву… Слышишь меня, «Кондратенко»? На Куйваст, а потом в Рогокюль, и вышлю вам подмогу!

Из-за мыса Памерорт торчали массивные набалдашники башен «Кайзера» и «Эмдена», и когда они открывали огонь, то казалось, будто проснулись над морем давно вымершие ихтиозавры, слышится издалека чудовищное бурчание их адских желудков…

Матросы-кондратенковцы говорили о башнях с презрением:

— Кастрюльки поставили и фасонят! А нам плевать…

* * *

Семенчук и Купревич первыми встретили огонь… Стальные колпаки минных рогулек, укрывавшие внутри себя стеклянные пробирки взрывателей, оказались такого высокого качества, что минные рога насквозь прободали доски вагонов; при столкновении с паровозом мины разрушили своим весом перекладины вагонов, но колпаки не деформировались. Это чудо спасло корабли!

Но теперь вагоны с минами горели, подожженные рукой диверсанта… Пожар! На пристанях! Возле кораблей!

Мины раскалились докрасна…

И никто не ушел!

Не ушла даже «Припять». Она не ушла, и краска на бортах минзага сгорела вся, пузырясь и вскипая, как кожа человека при смертельном ожоге. Не снялись в море и эсминцы, хотя близкое пламя рассыпало в прах их сигнальные снасти фалов…

Человек не знает пределов мужеству, на какое он способен!