Он опьянел. Одинокий, он разговаривал сам с собой. Иногда это очень полезно — поговорить с самим собой. Вслух, как идиот… Мимо него протиснулся коренастый господин в штатском, которого Артеньев узнал сразу. Это был тот самый полковник-хам из разведки, который два года назад сказал ему, что он, Артеньев, стал
Артеньев резко встал. Артеньев резко сел.
— Любезный, — подозвал он официанта, — мне чрезвычайно нравится эта дама. Рядом с нею какой-то… муж, что ли? Передай эту записку даме. Незаметно, чтобы только ей, только ей…
Клара что-то ела. Что-то пила. Далекая. Недостижимая.
Официант вскоре вернулся, принеся карточку вин.
— Сейчас открыли марсалу. Удостоверьтесь на третьей странице.
На третьей странице — почерком Клары:
Он допил вино и покинул ресторан.
— Эй, извозчик! Вези меня в каюту… закрыться!
На следующий день поехал на Каменный остров. Особняк был отстроен в стиле модерн, с узкими софитами окон. Двери открыла горничная. Молча, сунув руки под фартук, проводила на второй этаж. От большого камина в нижнем холле истекало приятное тепло. Пушистый ковер устилал пологую винтовую лестницу.
— Здесь, — сказала горничная и удалилась, не любопытная.
Клара сидела на полу. Учила пить молоко с блюдца маленьких котят, у которых мелко тряслись тощие хвостики. Не спеша женщина поднялась с ковра, прошла к креслу и села.
— Проходи… Сегодня я выступаю в несколько иной роли. Уже не кельнерша, как ты видишь, а богатая дама.
— Отчего ты здесь, в столице? И почему ты стала богата?
— Я получила большое наследство. Чтобы пресечь, дорогой, твои неизбежные вопросы, сразу же сообщаю, что это наследство в корне изменило всю мою жизнь. Впрочем, хуже я не стала…
— Как дочь? Она здорова?
— У меня нет никакой дочери.
— Не понимаю. А разве в Либаве…
— Какая дочь? Разве ты видел у меня дочь?
Артеньев пожал плечами. Спорить не стал. Он, действительно, слышал о дочери Клары, но никогда не видел девочки.
— Скажи, тебе понравился мой особняк?
— Вот уж никак не думал, что он твой.
— Я его купила. По случаю. А сейчас покупаю имение.
— По какой губернии? — вежливо спросил Артеньев.
— По Виленской. Здесь живет одна графская семья поляков-беженцев. Они дали в газете объявление… Я решила взять!
— Там, в Виленской, немцы, — сказал Артеньев.
— Не вечно же они там будут. Меня немцами не испугаешь. Садись. Хочешь, я покажу тебе зимний сад? Мы поужинаем в саду…
Она ловко подхватила с полу котенка, нежно его лаская.
— Клара, ты — шпионка!
— Какое милое создание, — забавлялась Клара с котенком.
— Клара, ты разве не слышала, что я тебе сказал?
— Слышала. А разве это дурная профессия?
Сергей Николаевич был поражен, что она согласилась с ним и даже не стала допытываться —. как он это установил. На самом же деле он проанализировал связь между событиями и сегодня утром окончательно уверился в этом…
— Ты разве уходишь? — спросила Клара, отшвырнув котенка.
— Я, моя милая, человек военный. Привык иметь дело с врагом лицом к лицу с ним, и… Прости, но я считаю, что шпионаж — это дело нечистое. Я ухожу не от Клары Изельгоф, я покидаю женщину, имени которой не знаю.
— Значит, я грязная? — спросила Клара, приближаясь.
Удар пощечины ослепил его, как вспышка магния.
— Получи ты, чистый воин! — сказала женщина. — Вы, — с презрением заговорила она, — вы хвастаетесь, если вам удается добиться накрытия. Три процента попаданий — об этом вы болтаете, как о подвиге. А теперь посмотри на меня. Я, слабая женщина, в одну ночь могу послать на грунт эскадру кораблей… А вы так можете? — спросила Клара на высоком крике. — Нет, так никто не может… Только я могу, я… грязная тварь!
Она вернулась в кресло и произнесла спокойно:
— А теперь ты сядь. И больше не дури.
Сергей Николаевич покорился, говоря:
— Но могу ли я верить, что ты сохранила себя в чистоте и святости за это время нашей горькой разлуки?
Неожиданно Клара бурно разрыдалась:
— Клянусь богом, сейчас я чище, чем когда-либо…
Артеньеву вдруг стало безумно жаль ее:
— Клара, я осатанел за последнее время. Я устал. Прости меня, Клара, я сам понимаю, что спросил глупость. Не мне тиранить тебя. Но, если ты хочешь, чтобы я чувствовал себя свободным, поедем ко мне…
— Тебе здесь не нравится?
— Пойми меня правильно и не обижайся: я верю, что ты купила этот особняк, он твой, но ты в нем какая-то не моя…
И была у них ночь в пустой квартире, где в тишине потрескивал паркет. Было очень холодно, Клара с ужасом забралась под ледяное одеяло, и среди ночи Артеньев не раз вставал, чтобы подбросить дров в печки. Красные отсветы бродили по комнатам…
— Я тебя все время бужу? — извинялся он.
— Ой, что ты! Буди. Мне нравится, когда печки топят дровами. А в Либаве, знаешь, торф или уголь… так надоело!
Он приник к ее уху и спросил тихо: