Весь мир под крылом

— Почему же тогда левая плоскость блестит, будто влажная? — спросил я. — Сам пойди посмотри.

Сева ушел, вскоре возвратился и сказал:

— Командир, это не вода, и не топливо. Это лед! У нас обледенение. На левой плоскости. На правой все в порядке.

— У нас противообледенители работают?

— Работают, включены, — ответил бортмеханик.

— Ваня, посмотри температуру в носке крыла, — сказал я второму пилоту, именно на его панели установлен прибор ТВГ-13, показывающий температуру воздуха, который подается в носок крыла для предотвращения образования льда.

— Плюс тридцать в левом и девяносто в правом! — ответил Ваня.

Значит, противообледенитель левого крыла работает не на полную мощность. На лобовом стрингере лед не образуется, он тает, но вода не испаряется, а растекается по крылу, и тут же замерзает, покрывая его коркой льда.

Где-то утечка в системе отбора горячего воздуха от двигателя и подачи его в антиобледенитель. В результате утечки, горячий воздух, около трехсот градусов, прорывается в подкапотное пространство, потому и сработала пожарная сигнализация! Вот в чем причина! Значит, пожара нет, но теперь возникла другая проблема — обледенение, причем только на левой плоскости, пока автопилот держит, а потом крен увеличится так, что удержать самолет будет невозможно, рулей не хватит. Нужно снижаться.

— Ваня, запроси эшелон 5700, — скомандовал я, — там температура повыше, и автопилот выключи, беру управление.

Когда Ваня выключил автопилот, я ощутил усилие на штурвале, самолет кренился влево. Нам разрешили изменить эшелон, я снизился, на этой высоте уже не ощущалась тенденция самолета к левому крену. Теперь можно снова включить автопилот. Нервное напряжение, возникшее с самого начала полета, начало спадать, стало ясно, почему сработала сигнализация пожара в гондоле левого двигателя, проблему с обледенением тоже решили, можно немного расслабиться, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, но тут бортпроводница, Лена, вошла в кабину:

— Николай Сергеевич, там Вас опять пассажиры требуют.

— Опять Сонечка, из первого салона?

— Да, Ваша знакомые.

Я вышел в салон, Соня смотрела на меня тревожным взглядом, она попросила меня наклониться и тихо спросила:

— Скажите, только скажите правду, с самолетом что-то случилось? — Соня глазами показала на высотомер.

— Да, что Вы, Соня, с чего Вы взяли? У нас все в порядке, — ответил я и понял, что сам дал ей повод к сомнениям, рассказав про высотомер, сама бы она, наверняка, не обратила на него внимания.

— Вы сказали, что мы будем лететь на высоте 9100 метров, сначала этот прибор так и показывал, а теперь она показывает другую высоту. Мы что, падаем?

— Ну, что Вы, Соня! Просто на этой высоте сейчас летит другой самолет, и диспетчер дал нам другую высоту, чтобы мы не мешали друг другу.

Успокоив Соню, я вернулся в кабину и попросил Лену сделать мне кофе, но как только я сел на свое место и надел наушники, как услышал голос штурмана:

— Командир, над Витебском гроза, сплошные засветки.

— Обойти можно?

— Да, с запада можно обойти, там чисто.

— Хорошо, будем обходить, — ответил я.

— Ваня, запроси обход грозы, обходим по своим средствам.

Получив разрешение, я развернул самолет на запад, ожидая команды штурмана, когда же, наконец, мы обойдем грозу и сможем вернуться на линию заданного пути. Но время шло, а штурман молчал, слева от нас вспышки молний озаряли ночное небо, гроза бушевала на нашей высоте.

— Николай Сергеевич, — раздался голос бортпроводницы Лены.

— Ну что еще там? — раздраженно спросил я. — Если опять Соня со своими вопросами, то пусть подождет до посадки, и не морочит мне голову, так ей и скажи.

— Я кофе Вам принесла, Вы же кофе просили, — обиженным тоном ответила Лена.

— Извини, Леночка, на до кофе сейчас, — извиняясь ответил я, — грозу обходим.

— Ну что там, Степаныч? Скоро эти засветки кончатся? — спросил я штурмана. Штурман сидит впереди, внизу, в своей кабине, только у него есть экран локатора.

— Ничего не понимаю, — ответил штурман, — обещали локальные грозы, а тут, похоже, грозовой фронт, обходить уже некуда, скоро граница.

— Ваня, запроси погоду по маршруту, высоту вертикального развития, и заодно погоду в Витебске, Могилеве и Минске, — сказал я второму пилоту.

Но и Витебск, и Могилев, и Минск были закрыты для взлета и посадки, а вертикальное развитие грозовой облачности достигало семи тысяч метров. Я вспомнил, как мы проходили перистые облака, точнее перисто-слоистые, а это явный признак того, что впереди грозовой фронт, но я не придал тогда этому значения, доверившись метеосводке, обещающей на маршруте только локальную грозовую деятельность.

— Ваня, запроси эшелон 9100, пройдем над грозой, Степаныч, возвращаемся на линию заданного пути.

— А как же обледенение? — спросил штурман.

— Не должно быть обледенения, если над облаками пройдем.

Ваня запрашивал разрешение изменить эшелон, но диспетчер не отвечал, связи не было, только разряды грозы трещали в эфире, время шло, грозовой фронт приближался. Началась болтанка.

— Штурман, сколько до грозовых засветок?

— Осталось пять километров, — ответил Иван Степанович.