Весь Мегрэ. Том 1

— Он, видимо, находился здесь… — сообщила Фелиси, указав на туго натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. — Он начал сажать помидоры. Дошел до половины грядки… Когда я его тут не застала, то сразу подумала, что он пошел выпить стаканчик розового вина…

— Он пил много вина?

— Только, когда мучила жажда… Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан.

Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков мечтают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голубую тень примыкавшего к нему дворика. Направо — беседка из зелени. На столе в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном.

— Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из этого графинчика.

Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него в упор своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную невиновность.

Однако же она возражает:

— Это пил не мой хозяин…

— Знаю… Вы мне уже говорили…

Бог мой, как трудно иметь дело с такой особой, как Фелиси! Что она еще сказала своим резким голосом, который так действует на нервы Мегрэ? Ах, да… Она сказала:

— Я не имею права выдавать чужие секреты. Может быть, в глазах некоторых я была просто служанкой. Но он относился ко мне не как к прислуге. В один прекрасный день все бы, конечно, узнали…

— Что узнали?

— Ничего.

— Вы намекаете, что были любовницей Деревянной Ноги?

— За кого вы меня принимаете?

Мегрэ рискнул:

— Ну так его дочерью?

— Бесполезно допытываться… Быть может, когда-нибудь…

Вот она, Фелиси! Жесткая, как гладильная доска, кислая, взбалмошная, с резкими чертами неумело напудренного и нарумяненного лица, маленькая служанка, мнящая себя принцессой на деревенском балу, но взгляд которой вдруг с тревогой устремляется в одну точку, а на губах мелькает отчужденная презрительная улыбка.

— Если он пил в одиночестве, это меня не касается…

Нет, старый Жюль Лапи по прозвищу Деревянная Нога пил не один. Мегрэ убежден в этом. Человек, работающий в своем саду, с соломенной шляпой на голове и в сабо на ногах не бросит вдруг неоконченной посадку помидоров и не пойдет искать в буфете бутылку с водкой, чтобы одному распивать ее в беседке.

В то утро на столе, выкрашенном в зеленый цвет, стояла и вторая рюмка. Кто-то ее убрал. Может быть, Фелиси?

— Что вы сделали, не застав Лапи в саду?

— Ничего. Пошла в кухню, зажгла газ, поставила кипятить молоко и накачала воды, чтобы вымыть овощи.

— А потом?

— Встала на старый стул и сменила липкую бумагу для мух…

— Не снимая шляпки с головы? Ведь вы всегда ходите за покупками в шляпке?

— Конечно. Я ведь не какая-нибудь замарашка.

— Когда же вы ее сняли?

— Когда вскипело молоко. Я поднялась к себе наверх.

Все новое и свежевыкрашенное в доме, который старик окрестил «Мыс Горн». Лестница пахнет лакированным еловым деревом. Ступеньки трещат под ногами.

— Поднимайтесь! — сказал комиссар. — Я пойду следом за вами.

Она толкает дверь комнаты, в которой стоит кушетка, покрытая кретоном в цветочках, а на стенах висят фотографии киноактеров.

— Значит, так… Я снимаю Шляпу… И вдруг вспоминаю: «Ах, да! Забыла открыть окно у мсье Жюля». Иду через площадку. Открываю дверь и как вскрикну…

Мегрэ попыхивает трубкой, которую набил в саду свежим табаком. Он рассматривает на натертом полу контуры тела Деревянной Ноги, очерченные мелом в понедельник утром, когда его нашли здесь.

— А револьвер? — спрашивает он.

— Никакого револьвера не было. И вы это сами прекрасно знаете, раз читали полицейский рапорт.

В комнате убитого над камином модель трехмачтовой шхуны. На стенах все картины изображают парусники. Мегрэ мог бы подумать, что находится в комнате бывшего моряка, если бы жандармский лейтенант, который вел расследование, не рассказал ему о забавных приключениях Деревянной Ноги.

Жюль Лапи никогда не был моряком. Он служил счетоводом в Фекане, в фирме, продававшей оснащение для морских судов: паруса, тросы, шкивы, а также продукты питания для долгих рейсов.

Закоренелый холостяк, мелочный до маниакальности, бесцветный, ограниченный. Брат его работает плотником на судоверфи.

Однажды утром Жюль Лапи — ему тогда было лет сорок — поднялся на борт «Святой Терезы», трехмачтового корабля, которому в тот же день предстояло сняться с якоря и отправиться в Чили за фосфатами. Лапи явился на судно с поручением весьма прозаическим: удостовериться, все ли товары доставлены, и потребовать у капитана оплаты.

Что же происходит? Моряки, жители Фекана, всегда подсмеивались над педантом счетоводом, который выглядел испуганным, всякий раз, поднимаясь по долгу службы на борт судна. Так произошло и в тот раз. С ним по обычаю чокнулись. Его заставили. Бог знает, сколько ему пришлось выпить, чтобы так наклюкаться.

Однако, когда во время прилива «Святая Тереза» скользила между молами нормандского порта, выходя в открытое море, мертвецки пьяный Жюль Лапи храпел в углу трюма, а команда считала, что он давно уже на земле — по крайней мере, все они так утверждали!