– Жаль. Ну что ж, Бог даст – свидимся. Найду чем отплатить.
И было нам приятно, что смогли помочь пацанам, которым и так очень несладко приходилось. А когда подбили один из моих экипажей, ребята из 191-го полка, оказавшиеся неподалеку, двое суток вели бой, не подпуская превосходящие силы «духов» к «вертушке», пока мы не смогли эвакуировать всех и оттащить на внешней подвеске технику.
А через полгода нам поставили задачу работать группой из восьми вертолетов с аэродрома Чагчаран, который находится в географическом центре Афганистана. Аэродром – это слишком громко сказано, одна грунтовая полоса, в конце которой валялся разбитый Ан-26 местной авиакомпании. Точка была окружена высокими горами, непреодолимыми большую часть года даже на вертолете. В долине протекала шустрая речка с гордым названием Герируд. Аэродром прикрывал наш усиленный мотострелковый батальон. Вокруг примерно на 300 км, кроме нас, не было ни одной живой души. Топливо, боеприпасы, продовольствие завозились на точку большегрузными транспортными вертолетами Ми-6 раз в полгода – так уж редки были в этой местности дни с хорошей погодой, когда можно было совершить рейс. Вот такая нам предстояла «гастроль». Ну что ж, на то мы и люд военный, чтобы трудностей, аки врага, не бояться. Перелетели благополучно. Обосновались, освоились. Начали работать. Через неделю втянулись в своеобразный ритм боевой деятельности, и время командировки пошло заметно быстрее. Оказалось, что быстрее стали заканчиваться и продукты. Погода в этот зимний период не баловала, и перевалы в течение длительного времени не открывались для прохода «бортов» с продовольствием. Наконец тыловик доложил, что продуктов осталось на два дня.
– Ну, что делать будем, комбат? – спросил я собрата по оружию.
– Как что? На рыбалку поедем, – ответил тот и тут же зычным голосом стал отдавать соответствующие распоряжения.
В батальоне развилась несусветная кипучая деятельность личного состава. Взрыкивая, плюясь черными клубами выхлопных газов, из капониров выбирались танки, БТРы, БМП. В них загружались боеприпасы и другой необходимый скарб.
Проверялось оружие, солдатам выдавались дополнительные запасы патронов, надевались бронежилеты. Лязг, крик, дым!
Наблюдая за всем этим столпотворением, я никак не мог уловить признаков погрузки необходимых для рыбной ловли снастей. Подойдя к комбату, спокойно взиравшему на эту суету, спросил:
– А где снасти-то? Что-то я ни сетей, ни удочек не вижу.
Комбат с удивлением посмотрел на меня:
– А мы на блесну ловить будем.
– Да где же блесны-то?
– А вот. – И комбат покачал в руке гранату Ф-1.
– Да какая же это блесна? – продолжал я допытываться.
– Вот как кинешь ее, как блеснет, так и собирай рыбку-то, – невозмутимо пояснил комбат.
Вечером оголодавшие на скудном пайке экипажи жадно поглощали приготовленную узбеком-поваром свежую речную рыбу.
– Вкуснотища! А как называется рыба?
– поинтересовался я.
– Маринка. Горная форель, – ответил комбат. – У нее, между прочим, вдоль хребта ниточка такая черная идет. Ядовитая. Если не вынуть перед приготовлением, копыта можно откинуть, – заметил он, не прекращая жевать.
Вдруг аппетит как-то сразу исчез. Вспомнились отнюдь не стерильные руки повара-солдата и его сонное лицо с потусторонним взглядом.
Подумалось, а вдруг из какой-нибудь рыбки он не вынул эту самую черную ниточку. Но бог миловал, выжили все.
А через два дня и Ми-6 прорвался к нам, улучив благоприятное окно в погодном расписании.
Венька Соколов, командир Ми-8 из Тульского полка, присланный в составе эскадрильи на усиление моздокской группировки, только что завершил боевой вылет. Зарулив машину в отведенное место на огромном аэродроме и выключив движки, он расслабленно присел у распахнутого люка на откидную сидушку. Наслаждаясь минутой покоя, он попыхивал ароматной забугорной сигаретой, меланхолично поглядывая вокруг. Вдруг Венька почувствовал на себе чей-то взгляд, довольно ощутимо давящий на оголенные войной нервы. Повернув голову по направлению, откуда шли сигналы, Венька увидел небольшого беспородного черного пса, который, склонив голову влево, внимательно за ним наблюдал.