Древнерусские тексты цитируются в упрощенной орфографии: не употребляются церковно-славянские буквы, отсутствующие в современном алфавите. «Ъ» и «Ь» сохраняются во всех позициях (за исключением случаев, когда они отсутствуют в публикации текста); «» заменяется буквой «Е». Прекрасно памятуя и о правилах изданиях древнерусских текстов, установленных в научной серии «Труды отдела древнерусской литературы», предписывающих сохранять «» по крайней мере при цитировании текстов XI–XIV вв., и также помня настояние известного палеографа В. Н. Щепкина: «<…> следует точно воспроизводить употребление знаков Е и » [Щепкин 1999. С. 200], автор этой книги осмелился заменить «» на «Е» во всех цитатах из древнерусских текстов, поскольку в некоторых из цитируемых
Ограничивающая унификация представлялась мне при подготовке книги более уместной, чем разнобой, отражающий эдиционные принципы разных изданий. Различение «Е» и «» существенно прежде всего в лингвистических и палеографических исследованиях, однако вопросы лингвистики и палеографии в моей книге не рассматриваются. В качестве примера современных ценных исследований, в которых буква «» не воспроизводится при цитировании древнерусских текстов, укажу, например, книгу В. Я. Петрухина «Древняя Русь: Народ. Князья. Религия» [Петрухин 2000б] и книгу М. Б. Плюхановой «Сюжеты и символы Московского царства» [Плюханова 1995].
Буква «» сохраняется во фрагментах древнерусских текстов, приводимых другими исследователями, работы которых я цитирую.
Титла раскрываются посредством помещения сокращенных букв в скобки, если в цитируемом издании-источнике они не раскрыты, выносные буквы выделены курсивом. В большинстве статей при раскрытии титл буквы заключаются в квадратные скобки. Выносные буквы набраны курсивом, если они выделены в цитируемом издании. Пунктуационные знаки в цитатах из древнерусских текстов расставлены в соответствии с современными правилами.
Все выделения в цитатах, за исключением особо оговоренных случаев, принадлежат авторам цитируемых текстов.
В предисловии к книге «Статьи о древнерусской литературе» мною уже была выражена глубокая признательность В. М. Живову и В. Н. Топорову, которые любезно согласились ознакомиться с некоторыми из моих работ, высказали доброжелательные и критические замечания и указали на ряд неизвестных автору исследований. Также я выразил благодарность О. В. Гладковой, в беседах с которой оформились некоторые вошедшие в ряд моих работ наблюдения. Я считаю приятным долгом повторить эти слова признательности и сейчас. Сейчас я хотел бы добавить к этому выражению признательности также благодарность А. В. Лаушкину и И. Чековой (Димитровой).
В Приложении под названием «Фрески» печатается цикл стихотворений автора этой книги, посвященных событиям и лицам древнерусской истории или навеянных памятниками древнерусской книжности. Эти поэтические тексты выражают «другой» (в сравнении с научными статьями) взгляд на далекое прошлое Руси. Сочетание этих двух точек зрения придает воссоздаваемой картине древнерусской словесности стереоскопичность и приближает мир прошлого к настоящему — или же свидетельствует об их безмерной отдаленности друг от друга. От переложения древнерусского текста до его иронической, скорее, не деконструкции, а деструкции — таковы границы поэтического видения.
I
К герменевтике древнерусской словесности [2]
Кардинальные понятия герменевтики — предструктура понимания и герменевтический круг. Сжатая характеристика герменевтического круга принадлежит Х.-Г. Гадамеру: «Всякое правильное истолкование должно отрешиться от произвола озарений и ограниченности незаметных мыслительных привычек и сосредоточить внимание на „самих фактах“ (для филолога ими являются осмысленные тексты, которые, в свою очередь, говорят о фактах). Очевидно, что позволить фактам определять его действия является для интерпретатора не каким-то внезапным „смелым“ решением, но действительно „первой, постоянной и последней задачей“. Ведь речь идет о том, чтобы придерживаться фактов вопреки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого толкователя и сбивают его с верного пути. Тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет набрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предварительный набросок смысла всего текста в делом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл. Понимание того, что содержится в тексте, и заключается в разработке такого предварительного наброска, который, разумеется, подвергается постоянному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста» [3].