Вершины и пропасти

Она ждала его в просторной, светлой, по-немецки аккуратной комнате, и Вигелю сразу бросилась в глаза непередаваемая перемена в её облике. Её фигура ещё не утеряла стройности, и, если даже были какие-то признаки, то тёмное платье надёжно скрывало их. Но переменилось нечто в лице Наташи, в её взгляде. Что-то было в ней новое, незнакомое. И делающее её ещё прекраснее, несмотря на некоторую бледность и усталость лица. В ней не было прежней метущести, разбросанности, расколотости. Она как будто погрузилась в себя, собралась, и оттого выглядела необычайно спокойной. Увидев мужа, встрепенулась:

– А я уже заждалась тебя! – улыбнулась мягко, но тотчас встревожилась, спросила, коснувшись рукой бинтовой «чалмы»: – Ты ранен? Почему ты не написал?

Вигель перехватил её нежную, золотистую от лёгкого загара руку, пахнущую чем-то душистым, ответил, целуя её:

– Пустая царапина, потому и не писал.

– Знаю я ваши пустые царапины, – чуть улыбнулась Наташа.

Николай коснулся щекой её мягких волос:

– Как ты доехала? Не очень устала?

– Почти совсем не устала. Пётр Сергеевич очень заботился об этом. Я думала, ты рассердишься, что я приехала, будешь ругать меня.

– Конечно, буду, – рассмеялся Вигель. – Ведь это чистое сумасбродство! Но прежде мне следовало бы сердиться на Петра, что он тебя от него не отговорил.

– Он очень старался, правда. И он, и Пётр Андреевич, и Ольга Романовна… Они все меня отговаривали! Только Дотти была на моей стороне.

– Дотти?

– Евдокия Осиповна.

– Так вот, кто повлиял на брата! Теперь всё ясно!

– Всё-таки сердишься?

– Нет, – честно ответил Николай. – Я очень скучал по тебе, и очень рад видеть. И ты настоящая молодец, что приехала.

Лицо Наташи осветилось радостью. Выдохнула с сияющей улыбкой:

– А я не могла не приехать! Даже если бы все-все были против! Я должна была увидеть тебя. И когда Пётр Сергеевич сказал, что едет сюда, я ни секунды не колебалась.

– Ты умница.

Никогда ещё не приходилось Вигелю видеть Наташу такой. Помолодевшей, жизнерадостной. Смотрел и не мог наглядеться. А она говорила. Рассказывала о жизни в Крыму. О семье. Глядя на неё такую, впервые подумалось, что счастье ещё вполне возможно. И так не хотелось расставаться вновь! Выпускать из объятий эту жар-птицу, воскресшую от своей болезненной тоски и озарившей его душу, полную разлада и скорби после Каховки.

А время для встречи было отпущено совсем мало. Правда, Пётр нарочно задержался на день, проводив Главнокомандующего со всей его свитой, но дольше оставаться не мог. Дела звали его в Севастополь. Николай был бесконечно благодарен брату за этот подаренный день счастья, счастья, которого он ещё не знал. Прежде редкие радостные часы, проведённые с Наташей, никогда не были счастливыми вполне, так как их отравляла её глубинная тоска, её нервозность. Прежняя Наташа не была счастлива сама, а, значит, и Вигелю передавалась её несчастливость. Новая Наташа стала его воплощённым счастьем. От неё ему не захотелось бы бежать через несколько дней. И даже через несколько месяцев. И никогда больше. Только теперь она и стала, наконец, его частью, его женой, половиной, без которой нет полноты жизни.

Прощались в этот раз, как никогда долго. Наташа никак не хотела отпускать его, приникнув к нему, не говоря не слова. И ему невмоготу было оторвать от себя это бесконечно дорогое существо. Пётр переминался с ноги на ногу, нервно курил, посматривая на часы, но стеснялся прервать затянувшееся прощание. Наконец, он не выдержал, кашлянул в кулак:

– Прошу прощения, но уже пора…

Брат сел в автомобиль, и Вигель усадил в него жену. Однако, она всё сжимала его руку, в глазах её читалась немая просьба побыть с нею ещё хотя бы немного. Николай сел рядом с женой и проехал немного. Когда Кронфельд остался позади, он крепко обнял её:

– До свиданья, счастье моё! Я люблю тебя больше, чем когда-либо! Береги себя! Слышишь? Обещай мне!

– Обещаю, Николенька.

Первый раз по имени назвала, даже сердце ёкнуло…

– Ты береги себя! Для нас береги! Мы тебя ждать будем! – добавила ещё, целуя.

В этот момент Вигель сделал знак шофёру остановиться и спрыгнул на землю. Напоследок успел пожать ещё руку брату. Сказал ему, словно завещал:

– Береги Наташу! Заботься о ней! И если…

– Не надо, – прервал Пётр, поняв, каково будет продолжение. – Я обещаю.

Автомобиль тронулся, быстро набирая скорость, и клубы поднятой пыли окутали его. Пешком Николай возвратился в Кронфельд, чтобы допить до дна скорбную чашу последних месяцев борьбы.