Нация приучается все меньше делать что-либо собственными силами и удовлетворения всякой своей потребности ждет от «начальства». Это истинное политическое развращение взрослых людей, превращаемых в детей, сопровождается отсутствием возможности их контроля за действиями опекателей – чиновников, порождая в общественном мнении вместо разумного обсуждения действий администрации царство сплетни, в которой уже и разумному человеку невозможно отличить фантастических или злостных выдумок от действительных злоупотреблений.
Само собой, что так воспитываемая нация не может не терять постепенно политического смысла и должна превращаться все более в «толпу».
В России слой административный подмял под себя всё. Лев Александрович в ужасе записывал в дневнике: «Нет ничего гнуснее нынешнего начальства – решительно везде. В администрации, в церкви, в университетах. И глупы, и подло трусливы, и ни искры чувства долга. Я уверен, что большинство этой сволочи раболепно служило бы и туркам, и японцам, если бы они завоевали Россию».
Церковь разлагалась от слабости веры и обилия умствований, монархия теряла авторитет, революция набирала силу. Что-то совершенно невероятное, бессмысленное творилось в России.
Вредное действие хоть отрицательно научит. Полный застой, по крайней мере, даёт отдохновение. Мы же всё находимся в самом истощающем напряжении сил, а в тоже время в общей сложности делаем хуже, чем ничего. Одной рукой мы прививаем народу социалистические идеи, другой поддерживаем его православие. Одной рукой воскрешаем дворянство, другой стараемся превратить дворян в разночинцев чуть не еврейского типа. Одной рукой сдерживаем политиканство, ведущее к парламентаризму, другой размножаем целые мириады людей, которым в жизни нет места, кроме политиканства. В национально воспитательном смысле это, выходит, самый вредный хаос, в котором масса общества и народа теряет возможность вырабатывать какое бы то ни было определённое мировоззрение. Современная печать уже представляет самое тревожное выражение этого хаоса. Положительно никогда ещё в ней не было такого количества органов чисто «сумбурных», представляющих смесь самых несовместимых принципов. Никогда не было и такого безмерного количества публицистов без всякого ясного мировоззрения, а между тем смело берущихся решать все вопросы, поучать всех, начиная от мужика и кончая министрами. Это и совершенно естественно, потому что в современном хаосе понятий люди разучаются отличать умное от глупого, знание от незнания, опыт от фантазии.
Несчастная война с Японией обнажила все язвы русского общества в полном их безобразии. Дело было не в гибели флота… но ведь и вообще всё гибло. Невероятно жаль становилось этого несчастного Царя! А того больше Россию, которая не могла не желать жить, а ей грозила гибель, она прямо находилась в гибели, а Царь бессилен был её спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти Россию! Что ни делал, губил и её, и себя самого. И что мог сделать простой русский человек? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь.
И гибли… И первым камнем в будущую могилу России стал учреждённый парламент. Какой парламент мог быть в стране обезумевшей, стране, себя саму забывшей и не знающей? Недостаток сознательности, самопонимания был свойственен России всегда, он бросался в глаза уже в «стихийности» её истории, которая отмечалась всеми историками, а иными даже считалась чем-то очень сильным. На самом деле то была весьма печальная сторона русского политического существования. Без сомнения, сила инстинкта в русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического существования, качество драгоценное. Но им одним нельзя же устраивать государственных отношений! Для сильного, прочного и систематического действия политическая идея должна сознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую философию и систему права. Этого не было никогда. И не имея государственной политической философии, внятной идеи, что же сделали? Открыли дорогу всем прочим! И превратилась русская жизнь в вавилонское столпотворение. Все разбились, везде партии, везде фракции, везде разделение и вражда. Независимости мнения и действия не только не понимают сами, но и не позволяют другим, и если находится человек или орган печати, стоящий на почве не партийной, а общей, национальной пользы, то против него поднимутся все партии, все фракции, и в этом общем стремлении съесть того, кто осмеливается быть внепартийным, проявляется ныне единственно возможное «объединение» их.