Вероятно, Алекс

– Ты уехала из округа Колумбия: (А) потому что не могла найти там симпатичных парней, чтобы целоваться с ними по-настоящему; (В) потому что твой бойфренд с Восточного побережья оказался женоподобным придурком, а ты, наслушавшись рассказов о легендарных, чертовски привлекательных парнях с запада, решила самолично проверить не ложны ли эти слухи, – ухмыляется он.

– Идиот, – бормочет Грейс, качая головой.

Я, может, что-то из его слов и не поняла, но суть все же уловила. Меня охватывает смущение, но это не мешает мне тут же оправиться и нанести удар:

– А почему это тебя так интересует моя личная жизнь?

– Да мне на нее плевать. Скажи лучше, почему ты избегаешь ответов, причем делаешь это, кстати, постоянно?

– Что ты имеешь в виду?

– Не отвечаешь на вопросы.

– А тебе какое дело? – отвечаю я, втайне досадуя, что он меня вычислил.

Да и кто он, собственно, такой, мой психоаналитик? В таком случае мне есть что ему сказать – я посещала двоих таких, причем лучших, которых можно было купить в Нью-Джерси за деньги. Первый раз с мамой, второй – сама, и ни один из них не сумел удержать меня на стуле больше двух сеансов. Оба заявили, что я некоммуникабельна и подавляю свои эмоции, что мое уклончивое поведение представляет собой «неадекватный копинг-механизм», которым можно прикрыться, чтобы не преодолевать стресс, что это пагубный для психики способ избежать приступов паники.

Это сказал человек, хотевший выставить моим родителям за свои советы счет, превышающий стоимость моего обучения в колледже. Я и без него прекрасно справляюсь, так что большое вам спасибо. Если бы еще окружающие оставили меня в покое…

– Ты понимаешь, что нынешний день, твой первый на этой работе, может вполне оказаться последним, если учесть, как часто отсюда уходят? Понимаешь, что я здесь птица поважнее тебя? Так что мне очень даже есть до этого дело.

– Ты что, мне угрожаешь? – спрашиваю я.

Он тычет пальцем в экран телефона и поднимает бровь:

– Что?

– Твои слова прозвучали как угроза, – отвечаю я.

– Не гони, охладись немного. Никакая это не… – Он в волнении не может ничего произнести и только закладывает за ухо прядь своих волос. – Грейс…

Та поднимает руку:

– Не впутывайте меня в эту историю. Я понятия не имею, свидетелем чего здесь стала. Вы оба чокнулись.

Портер негромко рычит и поворачивается обратно ко мне:

– Послушай, я лишь испытывал тебя на прочность, не принимай близко к сердцу. Но я действительно работаю здесь уже сто лет, в то время как ты лишь несколько часов.

– Что совершенно не помешало тебе меня тут же раскусить? Ты же теперь знаешь обо мне все, мистер Великий Серфер!

Портер с насмешливым видом поглаживает себя по подбородку, изображая задумчивость.

– Ну что же… хорошо, мисс Маленькая Звездочка, – говорит он своим низким, хрипловатым голосом, который показался мне таким сексуальным, когда он водил нас на экскурсию, – позволь мне озвучить одну догадку: я так понимаю, ты у нас заносчивая интеллектуалка с Восточного побережья, которой папочка нашел эту работу, где тебе теперь приходится водить обычные разговоры с каким-то презренным серфером вроде меня. – Он складывает на груди руки, одаривает меня вызывающей улыбкой и продолжает: – Угадал?

У меня отвисает челюсть. Я поражена до такой степени, будто из меня напрочь вышибли дух. Пытаюсь как-то распутать его слова, но это для меня чересчур. Если он просто проверял меня на прочность, то почему… мне так горько?

Откуда он узнал, что найти работу мне помог отец? Ему об этом кто-то сказал? Я ведь не избалованная и ни на что не годная богатая девица, раньше никогда не работавшая, но с обалденными связями. Мой отец всего лишь бухгалтер! Однако я не собираюсь это объяснять, равно как и что-либо другое. Потому что в данный момент наполовину убеждена, что в моем черепе произошел взрыв и через образовавшееся отверстие вытекают мозги, будто расплавленная лава. Похоже, я горячо и искренне ненавижу Портера Роса.

– Ты не знаешь ничего ни обо мне, ни о моей семье. А ведешь себя, к твоему сведению, как последний козел! – выкрикиваю я в такой ярости, что даже не замечаю семьи из четырех человек, которая в этот момент подходит к моему окошку.

А надо бы было заметить. Тогда бы я увидела, что оставила включенным микрофон, когда продала последнюю пару билетов. Теперь же мне об этом сообщают широко распахнутые глаза посетителей, слышавших мои бранные слова.

На короткое, но ужасное мгновение будка вокруг меня начинает вращаться. Я рассыпаюсь в извинениях, но родителей они почему-то не радуют. Ничуть. Да и с чего им радоваться? О боже, неужели у матери семейства висит крестик с распятием? Что, если они фундаменталисты и даже детей не пускают в школу, а учат дома?

Неужели я на всю жизнь нанесла им душевную рану? Боже пра… впрочем, об этом не надо. Они что, пожалуются на меня мистеру Кавадини? Меня уволят? В первый же день? И что тогда скажет папа?