Верните вора!

— Днём з…щает, а ночью — не видит, — охотно пояснил лысый, вытягивая вслед за собой здоровущий пыльный ковёр. — Эт-ти… шайтан их в… или они шайт…тана, неважно, мне б…без разницы. Помогите правоверному, а?

— Да, развезло мужика, — с чисто русской смесью сочувствия, зависти и одобрения пробурчал бывший москвич. — Ходжа, чё ты там застрял? Мы ни в чём не виноваты, у них против нас ничего нет, справедливость восторжествует и…

— Справедливость! — язвительно приподнял палец домулло. — Хорошее слово, но такое редкое, кади наверняка о нём даже не подозревает. Иногда мне кажется, что судьям такие слова просто не знакомы.

— Или запрещены по занимаемой должности, — поддакнул Лев, втянул мужика вместе с ковром на крышу и рукавом вытер ему слёзы. — Только не реви, гастарбайтер, что случилось-то?

— Вай мэ, как не плакать? Они заб…берут меня… поругают нехорош…шими словами, а потом отрубят…

— Голову?

— Ай, зачем так шутишь?! — ужаснулся пьяница. — Руки м…мне отрубят, я эт…тот вот… потому что украл…

— Вот это барахло?! — не поверил Лев. — По-моему, хозяин только спасибо сказать должен за то, что ты избавил его от хлама. Им, похоже, даже моль побрезговала.

— Вах, ты, видно, чужзем…ц в наших краях! Я сам украл! Не пр…просто ковёр… эт… сам очучан-палас!

— И что это за абракадабра?

— Лёва-джан, — вдруг резко перебил его Насреддин, — как это ты выражаешься? Захлопни варежку и свали на мусор, ради аллаха! Проведай Рабиновича и… нового осла. Укради что-нибудь, хоть горсть изюма, съешь там же на месте, но позволь мне самому переговорить с нашим уважаемым нетрезвым другом.

— Куп…пите у меня ковёр! Я тогда н…не буду больше плакать и эти… которые в чёрном…

— Ходжуля, ты серьёзно? — прекрасно понимая, что его друг что-то задумал, уточнил ведущий вор Багдада и сопредельных городов.

Домулло кивнул. Оболенский бодренько сбегал вниз, убедился, что кольцо слуг Хайям-Кара неуклонно сжимается, бежать некуда, чисто для профилактики обшарил двух зазевавшихся бородачей в чёрных чалмах, стал богаче на семь таньга и один динар, после чего быстренько вернулся на крышу, затащив с собой и лестницу. То, что мой друг увидел по возвращении, мягко говоря, повергло его в шок. Ходжа Насреддин, милейший человек, добрейшая душа, герой баек и анекдотов, сидел сверху на бедном пьянице, профессионально связывая ему руки за спиной его же поясом. В качестве кляпа был использован собственный чувяк несчастного.

— Не-э, я помню, слышал, что на Востоке сурово обходятся с нарушителями заповедей Корана, но чтоб вот так… Тебе в вытрезвителе работать не предлагали?

— Это шпион чёрного шейха, о мой недогадливый друг! А сейчас я прямо ему в ухо назову его паршивым шакалом, верблюжьим помётом и ещё чем-нибудь немусульманским из твоего лексикона. Подскажешь?

— Мордосвин откормленный подойдёт?

— А что это?

— Ходжа, мать твою, вот я прямо сейчас буду тебе всё объяснять?!

— Да, да, прости, уважаемый и чтящий мою маму, — опомнился Насреддин. — У нас мало времени, садись, я тебе всё расскажу по дороге. Ты летал когда-нибудь?

Лев, разумеется, не единожды мотался самолётами Аэрофлота и десятка других авиакомпаний у нас в стране и за рубежом. Но что-то подсказывало ему, что Домулло имел в виду иные летательные аппараты. Люк на крышу вздрогнул от тяжёлого удара снизу. Добрались…

— Пообороняем цитадель под утомлённым солнцем?

— У тебя две минуты, почтеннейший, — не оборачиваясь, нервно хохотнул Ходжа. — Сделай то, до чего у меня не доходят руки.

— Легко. Только ногой.

— Да ради аллаха!

Оболенский с наслаждением расправил плечи, потянулся, как большой кот, и одним аккуратным пинком оттолкнул с левого края крыши лестницу с тремя мужчинами в чёрном. Они так смешно навернулись, что во дворе сразу стало заметно веселее. По крайней мере, молчаливые преследователи невольно помянули голубоглазого шайтана и, собрав своих, уже кучно пошли на штурм. Никаких боевых кличей, никакого оружия. Только злые глаза да плотно стиснутые зубы.

— Ну что, агрессоры, продолжаем нарываться, да? Ладно, вам же хуже… А кто меня за одно яблоко всей толпой отбуцкал? Не помните, не слышали, не участвовали, знать не знаете?! А если — по сопатке, по сопатке, — по сопатке…

Ходжа меж тем развернул пыльный ковёр, четыре раза чихнул и уселся сверху, скрестив ноги.

— Эй, соучастник! — крикнул уже изрядно запыхавшийся русский дворянин. — Я уже забодался их бодать! Каков твой секретный план по нашему сваливанию?

— Запрыгивай, почтеннейший, — меланхолично откликнулся Ходжа, парящий на старом ковре в четырёх шагах от крыши.

Лев настолько удивился, что впал в тихий столбняк, за что и был через минуту атакован адептами шейха Хайям-Кара. Его почти завалили… В общем, если бы не медвежья сила моего друга, наше повествование могло тут и закончиться. Ну не совсем тут, на крыше, а утром у кади, на «коврике крови», под суровой рукой палача.

— Да чтоб вам всем леди Гага в протухшем мясном платье приснилась! — взревел Оболенский, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост.

Маленькие бодрые азиаты посыпались с его плеч.