Верните белых лебедей

Всю группу пополнения отправили на третий этаж большой кирпичной тюрьмы. В камере трое обитателей даже не поздоровались, один встал и молча указал на свободные двухъярусные шконки у самых дверей. Родион сразу закинул свой матрас на верхнюю, чтобы не заводить спор.

— Э-э-э, пацан, а ты что согласный сразу на верхнюю шконку? Не смелый, что ли? — спросил худой и бледный парень.

— Мне наверху больше нравится, — односложно ответил Бывакин.

— Подойди сюда, — это сказал полулежавший на подушках пожилой зек, был он в просторных светлых штанах и расстёгнутой серой безрукавке.

Родион подошёл, мужчина сел на койке, внимательно на него посмотрел:

— Твоя фамилия Бывакин? Был бы в годах, самое подходящее погоняло — Бывалый. Но тебе ещё рано. Имя?

— Родион.

— Родя. Будешь Родя, понял?

— Понял.

— Мне про тебя сказали добрые люди. Сколько раз в карцере отдыхал? Он у вас по-другому как-то?

— Семь раз, тридцать три дня.

— Уважительно. Меня будешь звать Доктором. Рыжий, своди ребят на кухню, скажи, чтобы покормили. Родя, собери вот это барахло со шконки и унеси под порог, а сам сюда перейди. Ну, это после обеда.

Бывакин хотел спросить, чьё это место, но вовремя одумался: никаких вопросов, если надо — скажут. Но по дороге на кухню Рыжий прогундел:

— Приглянулся ты Доктору, видишь, меня под порог, а тебя к себе ближе. Он любит поперёшных, про тебя ему утром ещё шепнули.

Бывакин ничего не ответил. После чашки тёплой каши и кружки чая на душе стало веселее. Доктор велел застелить постель и лечь спать, Родя лёг поверх суконного одеяла и сразу уснул. Ему приснилась степь, какой он её представлял на уроках географии: ковыль растёт выше колена, волнами колышется, а по этим волнам идёт девушка в цветном халате, идёт прямо к нему. Родион присматривается, но узнать не может, говорит себе, что не наша деревенская эта девчонка, а когда ближе подошла, Родион засмеялся: чужая совсем, смуглая, скуластая, глаза чёрные с прищуром. Остановилась, смотрит на Родиона и тоже улыбается. Он хотел спросить, что это за степь и откуда девчонка тут появилась, но не успел, кто-то тронул его за плечо.

— Что приснилось, Родя, что ты так улыбался, будто по удо освободился? — Доктор подал ему горячую кружку с чаем: — Хлебни пару глотков, это чифир. Приходилось?

— Нет. У нас с этим строго, за чифир сразу в карцер на сутки.

— Пей, я разрешаю.

Бывакин сделал два глотка, вязкая жидкость заполнила рот, язык онемел, голова зашумела. Такого он ещё не пробовал, передал бокал и зажал руками голову.

— Возьми соль на язык, полегчает. Теперь слушай. Будешь при мне. Это я после объясню для чего. Работать станешь только на кухне, это в тепле и всегда сыт. Мне будешь три раза жратву приносить, повара знают. Если кто-то невзначай обидит, даже из вертухаев, скажешь. Ни с кем не базарь, только по делу. Читать умеешь? Вечерами будем с тобой читать вроде как романы, в них интересная жизнь описывается. Я такой жизни не видел, потому любопытно. А сейчас иди, скоро построение на ужин. Никуда не отлучайся, чтоб от переклички не отстать. Пошёл!

Жизнь наладилась, только покровительство тюремного авторитета Доктора было и благом, и наказанием. Доктор сразу предупредил, что рядом с ним и надёжно, и опасно, у него тоже есть враги. Бывакин это быстро почувствовал. От скатившегося со штабеля бревна успел отскочить, но разбил лицо. Доктор ничего не спросил, только кивнул. В другой раз старый хмырь велел принести кусок трубы, Родя случайно заметил, что она под током, пинком сбил кабель. А три месяца назад на кухне появился зек со шрамом через всё лицо, по щеке и на лоб, шрам старый, и когда зек Рваный негодовал, но не мог проявить своих чувств, в себе держал, шрам выдавал его, багровел и надувался. Бывакин не видел, он учуял неладное, и непроизвольно отпрыгнул от плиты, с которой с грохотом свалился котёл с кипятком. Родион вскочил на кучу дров, и волна горячей воды его не достала. Отпрыгнувший в другую сторону Рваный выругался матом и прикрыл шрам рукой, знал, сволочь, что рана выдаст.

— Ты зачем котёл столкнул, подпевала Докторская? Ты меня ошпарить хотел!

Рваный замахнулся, но Родя ловко перехватил руку и заломил её, повалил Рваного в грязь кухни. Дверь распахнулась, и влетели два надзирателя с дубинами, видно, под порогом стояли. От удара дубинкой по спине Родя выгнулся, отпустил жертву и сходу сбил надзирателя с ног. Потом его били дубинками и сапогами, очнулся в карцере, едва разлепил глаза от засохшей крови. Лежал, проверяя осторожными движениями, целы ли руки, ноги, позвоночник. Везде ждала боль, но он уже умел её переносить спокойно, лишь бы не было переломов. За этим занятием его застали дежурный и врач.

Врач помог раздеться и всё качал головой:

— Как же ты мог сорваться с такой верхотуры? Ты же мог насмерть разбиться. Тут болит? А тут? Похоже, товарищ капитан, переломов нет. А что с головой? Шумит? Ещё бы! С такой высоты — и остался жив. Это просто чудо. Идти можешь? Пойдём в санчасть. Понимаешь, охрана думала, что ты пьян, и отправила в карцер. Бывает, знаете ли. Пошли.