Верная

Евгения, мать ее, Александровна до печенок меня достала своим высокомерием. Стало жуть как интересно – она с таким же непроницаемым лицом трахается? Или всё-таки нет? Я преодолел разделяющие нас метры, схватил её за руки и толкнул к столу. Воскресенская приземлилась на него животом, не успев выставить перед собой руки. Юбка длиной до колен задралась, открывая вид на худые, как палки, ноги. И в этот самый момент я всё-таки испытал какое-то возбуждение. Вот только не думаю, что оно имело какое-то отношение к ней. Скорее к ситуации в целом. Такого рода истории всегда больше про доминирование, чем про секс. В ситуации, когда я полностью терял контроль над собственной жизнью, мне было важно чувствовать контроль хотя бы над другим человекаом…

Я подошел к Женьке впритык, дёрнул пряжку ремня. И следом – рывком задрал ее юбку, оголяя тощий, совсем не женственный зад.

– Всё ещё думаешь, что кровать – такая уж важная штука? – усмехнулся, безжалостно разрывая колготки у неё в промежности.

– Нет…

– Может, хочешь уйти?

Пауза. Ситуация складывалась абсолютно ненормальная. Но я какого-то чёрта не спешил с ней покончить. И водил, водил пальцами вверх-вниз по прорехе, ощупывая пухлые, плотно сведённые вместе губы.

– Нет, – сказала Воскресенская и даже, обернувшись, смерила меня полным непрошибаемого достоинства взглядом. Словно это не она передо мной стояла в самой беззащитной позе из всех возможных.

– Ну, нет – и нет, – философски заметил я. Мне что? Главное было выяснить. А раз девчонка оказалась не против… Я достал бойца и в несколько коротких сильных движений рукой привёл его в полную боевую готовность. Всё это время Женька молча лежала на столе. И только её обтянутые тонким шёлком блузки лопатки поднимались и опускались в каком-то странном дерганом ритме.

Я вошёл в неё рывком и сжал в зубах одну из этих выступающих косточек. Она тихо всхлипнула.

– Мне точно продолжать? – спросил, впрочем, уже вообще не уверенный, что смог бы остановиться, такой изумительно тугой она была.

– Да. – Опять же коротко и недоумённо, будто ей не по силам оказалось понять, какого чёрта я болтаю, когда надо действовать. Я чертыхнулся и намеренно ускорился, врезаясь в неё всё сильней, и кончил в какие-то уж совсем позорные сроки. О Женьке вообще не позаботившись. В наш первый раз я вёл себя как последний мудак и был уверен, что никакого повторения за этим точно не последует. Но я ошибся. Какого-то чёрта Воскресенская легко соглашалась на всё, что я ей предлагал. Даже тогда, когда это «всё» для неё самой оборачивалось ничем.

Понять бы, какого чёрта…

Глава 9

Евгения

– Ты опоздала.

Торможу, так и не дойдя до своего кабинета.

– Доброе утро, Сергей Зурабович. Собственно, у меня нет какого-то твёрдого расписания.

– Вот как? Разве ты не подписывала правила трудового распорядка или что-то вроде того?

– Их подписывают все сотрудники. Но не все сотрудники работают по пятнадцать часов, как я. Думаю, это даёт мне право самой корректировать свой график.

Я намеренно запрещаю себе оправдываться, хотя обычно прихожу в офис раньше других. Он не в том положении, чтобы тыкать меня носом во что бы то ни было. Свою работу я делаю. И делаю хорошо. А как это происходит и в какое время – дело третье. В конце концов, если я ему нужна, можно позвонить. Или же заранее оговорить время совещания.

В ответ на моё замечание Горозия молчит. Гипнотизирует меня взглядом, вытрёпывая нервы, подносит ко рту чашку с кофе, делает глоток и… хватается за щёку. Сам бы Мунк обрыдался, увидев его лицо сейчас. Моя злость растворяется в извечной глупой бабьей жалости. Вздыхаю и, пока он пытается отдышаться, снимаю сумку с плеча.

– Вот. Возьмите.

– Что это? – Сергей Зурабович с подозрением глядит на мою протянутую ладошку. Так и хочется сказать – «мышьяк». Сглатываю готовую сорваться колкость, заменяя гораздо более покладистым:

– Обезболивающие. Анна Витальевна записала вас к врачу?

– На два. – Горозия морщится. – Спасибо, что сказала ей. Я сам забыл.

Ух ты! Он что это? Меня поблагодарил? С трудом удерживаю челюсть на месте.

– Еще бы. Наверное, у вас вообще кругом голова.