Верховные судороги

На скамье присяжных раздались смешки. Один из оставшихся сидеть рядом с обвиняемым адвокатов улыбнулся, но, обнаружив, что на него смотрит клиент, снова впал в суровое оцепенение, за которое ему, собственно, и платили.

Мистер Энрикец, как вскоре понял Бадди, судил школьный футбольный матч. Ответчик же был, судя по всему, отцом восьмилетней футболистки. Ему, похоже, не понравились какие-то неблагоприятные для команды его дочери решения мистера Энрикеца, и после матча он попытался — предположительно — переехать мистера Энрикеца на парковке своим «мерседесом».

Вскоре последовал спор относительно того, следует ли суду учитывать цену принадлежащего ответчику «мерседеса». Обвинитель раз за разом повторял фразу «оружие стоимостью в сто тысяч долларов», а защита раз за разом возражала против нее.

— Мистер Сетракян, — сказала, обращаясь к обвинителю, судья Картрайт, — вы пытаетесь вынести на рассмотрение суда некие моменты социо-экономического характера? Если позволите мне провести аналогию, то дешевый ствол, продающийся на субботних распродажах за десять долларов, — оружие не менее смертоносное, чем изготовленный в Лондоне и стоящий сто тысяч долларов дробовик с богатой гравировкой. Или вы добиваетесь чего-то другого?

— Ваша честь, — сказал обвинитель, явно получавший от всего происходившего немалое удовольствие (впрочем, то же можно было сказать и о каждом, кто присутствовал в зале суда, включая и присяжных). — Я просто пытаюсь установить тот факт, что оружие, в данном случае «мерседес» класса Е, ценой в сто тысяч долларов…

— Возражение, — одновременно произнесли два адвоката.

— По одному возражению на клиента, если вы не против, — сказала судья. — Так вот, мистер Сетракян, — снова обратилась она к обвинителю, — вы с великой помпезностью установили тот факт, что автомобиль ответчика стоит кучу денег. Сильно сомневаюсь, что это обстоятельство, доносимое вами до нашего сведения с тонким изяществом отбойного молотка, ускользнуло от внимания тех из присяжных, которым пока еще удалось не заснуть.

— Ваша честь, — улыбаясь, произнес обвинитель, — вы сегодня очень суровы со мной.

— Прошу меня простить, мистер Сетракян, — отозвалась судья Картрайт, снова надевая очки и слегка втягивая щеки. — «Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались, готовьтесь к новым». [6]Продолжайте, прошу вас. Продолжайте. Давайте попробуем закончить слушание еще до начала следующего ледникового периода.

После объявления перерыва Бадди отыскал кабинет судьи Картрайт, предъявил охраннику свое журналистское удостоверение и был пропущен внутрь. Судья Пеппер Картрайт стояла за письменным столом. Бадди, замерев на месте, таращился на нее.

— У вас какое-то дело или вы просто поглазеть пришли? — осведомилась она.

— Нет. Извините, — сказал, продолжая таращиться, Бадди.

— Так чем могу быть полезна, сэр?

— Вот эти слова, которые вы сказали обвинителю. «Из жалости суровым должен быть…» Что они означали?

Во взгляде судьи Картрайт обозначилось недоумение.

— Это, видите ли, цитата из Шекспира.

— Шекспира? — повторил Бадди. — Не врете?

— Разумеется, вру. — И судья Картрайт вздернула подбородок. — Вы хорошо себя чувствуете, сэр?

— О да, — ответил Бадди. — Роскошно.

Глава 3

В субботу утром, когда весь прочий мир еще спал, играл в теннис или перелистывал за чашкой кофе утренние газеты, глава персонала Белого дома Хейден Корк сидел, как обычно, в своем рабочем кабинете, внося последние пометки в предназначенные для президента Вандердампа документы, посвященные третьей его (вздох)попытке заполнить (проклятое)место Бриннина.

Поражения, которые они потерпели с кандидатурами Куни и Берроуза, измотали и обессилили Хейдена Корка, однако в жилах его еще пульсировал адреналин. Как правило, он оставался человеком холодно спокойным, но ведь ничто так не возбуждает, как охота за головами, имеющая целью подобрать кандидата на место в Верховном суде Соединенных Штатов. А для президента страны ничто, кроме, быть может, войны, не имеет такого значения, как успех в назначении члена Верховного суда, — факт, на который раз в четыре года неизменно указывает тот, кто завершает предвыборную гонку вторым.

Вчера, перед его отлетом в Кемп-Дэвид, Вандердамп сказал Хейдену, что имя нового кандидата необходимо определить к понедельнику.

— Проверьте, может быть, мать Тереза свободна, — кисло посоветовал он.

— Насколько мне известно, сэр, она умерла.

— Тогда попробуйте папу римского.

— У меня есть одна идея, — осторожно произнес Хейден. — Но боюсь, она вам не понравится.

— Продолжайте.

— Декстер Митчелл.

Обычно безмятежное лицо президента, лицо уроженца штата Огайо, пошло морщинами.

—  Митчелл? — переспросил он. — После того, что он сделал с Куни и Берроузом? И речи быть не может. Вы отправили ваш здравый смысл в отпуск, Хейден?

— Послушайте меня, сэр. Как все мы знаем, и знаем слишком хорошо, — сказал, поерзывая в кресле, Корк, — он жаждет получить это место.

— Да, — отозвался президент. — Помню. Он приходил ко мне с этим. И больше я с ним встречаться не хочу.