Верю, чтобы познать

Я не отрываясь смотрел на ее роскошные, исхлестанные встречным ветром рыжие волосы (как у Тины?!), на знакомые хрупкие и сильные загорелые плечи, открытую спину с милой цепочкой шелковых позвонков.

Не знаю, отчего мне пришла в голову мысль о Тине!

Наш разговор был ни о чем.

- Нет, я не устал, - сказал я, когда она проявила заботу о моем самочувствии, - ты же знаешь, что я готов работать часами.

- Показывать время?- пошутила она.

Мы уже знали, что только оставшись вдвоем, мы сможем сказать друг другу те слова, которые снова сделают нас близкими, может быть, парой. Нужно было избавиться от Анри, и я понимал, что это случится при первом удобном случае. Он что-то говорил, но Аня, отвечая ему, не слышала его. Поэтому он так часто переспрашивал. Ее неподвижная голова, сжатые губы, чуть выдвинутый вперед подбородок и крепко сжатые пальцы на кожаной желтой оплетке рулевого колеса, все это свидетельствовало о ее продвижении к цели и было хорошо мне знакомо. О чем она думала? И какую цель преследовала сейчас?

Естественно, что о Тине я даже не вспомнил.

- Естественно! - говорит Лена.

Глава 24

Мы доехали до окружной дороги, и как только пересекли ее, Аня припарковала машину у тротуара.

- La sйance est close, - бросила она Анри, не поворачивая головы.

Он сидел и молчал, затем неспешно прикурил сигарету. Я безучастно наблюдал за торопливыми прохожими, рассматривал витрину магазина. Спать не хотелось. О каком совещании шла речь, я понятия не имел.

- Ne m'en veuillez pas, - сказал Анри (Не обижайся, - фр.).

Аня кивнула. Затем посмотрела на него и улыбнулась.

- Опять эти твои русские штучки, - недовольно буркнул Анри на плохом русском и приоткрыл дверцу.

И мне вспомнился день, когда Аня еще там, в полуподвале бани перечеркнула весь наш кропотливый труд, все наши надежды на достижение какого-то очень важного результата. Тогда она вот так же сидела и молчала, не обращая внимания на наши уговоры и устрашения, и когда я, не сдержавшись, попытался заставить ее выполнить какую-то никчемную операцию (не припомню какую), она вот так же посмотрела на меня и улыбнулась. Точно так же. И я тут же понял, что мы проиграли. Тогда все мы потеряли уйму времени лишь потому, что я перешагнул, как потом объяснила Аня, грань дозволенного. Я до сих пор не могу определить эту грань, а кто может? У каждого она своя. Анри, лениво выбравшись на тротуар, не успел встать на вторую ногу, как машина резво сорвалась с места и дверца захлопнулась с помощью инерции. Аккуратно перестроившись в скоростной ряд, Аня сильнее нажала на акселератор.

- Ты выспалась? - спросил я, чтобы что-то спросить.

- Ненавижу объяснения.

- Подскажи, что мне Жоре купить в подарок?

- Ты стал делать подарки мужчинам?

- Да нет, - сказал я, - не в том смысле...

- Купи ему крепкие очки в тысячу диоптрий, - сказала Аня.

Так она выразила Жоре свое недовольство, мол, мог бы рассмотреть ее и получше.

Слава богу, о Тине Аня тоже не сказала ни слова.

- И я о ней даже не напоминаю, - говорит Лена.

- И слава богу!

- Послушай, - говорит Лена, - а откуда она вообще взялась эта Тина? Как она у вас появилась?

- Никак. С чего ты взяла, что она у нас появилась?

- Хо! Так она же у вас везде и всюду и, как я понимаю, всегда!

Леночка! Бог с тобой!..

- Что?

Я беру сигарету.

- Так откуда? - спрашивает Лена.

Я защищаюсь от её вопроса тем, что ищу спички.

- На, - говорит Лена, - откуда, скажешь, наконец?

- От верблюда, - говорю я, пыхнув ей в лицо дымом.

Лена улыбается.

- Можешь не говорить, - говорит она.

Нет уж, слушай!

- Ну, помнишь, - говорю я, - я рассказывал, как Жора получал Нобелевскую премию... Это было в Стокгольме...

- Минутку, - говорит Лена.

- На блошином рынке он...

- Вот, - говорит Лена, - минутку... У меня всё записано! Вот...

Теперь она листает какую-то толстую тетрадь.

- Вот, - повторяет она, - тебе прочитать?

Я пожимаю плечами. Она читает: «Разве кто-то из нас мог тогда предположить, что, став лауреатом Нобелевской премии, он явится в Шведскую академию в кедах и джинсах...»

- Так... Это пропускаем... Далее: «...финской бумаге, в которую он аккуратно, листик за листиком завернет купленную по случаю на блошином рынке Стокгольма какую-то антикварную финтифлюшку, за которой, по его словам, охотился уже несколько лет...».

- Ты об этой финтифлюшке? - спрашивает Лена.

Я киваю.

- Там дальше, - говорю я.

- Эээээ, - говорит Лена, - вот: «...вернувшись домой, улыбаясь, будет всех уверять, что и ездил-то он в Стокгольм не за какой-то там Нобелевской премией, а именно вот за этой самой неповторимой и потрясающей финтифлюшкой: ‟Вот эксклюзив совершенства!». Чем она так его потрясла - одному Богу известно». Так?..

- Именно! - произношу я.

- И что? Где тут ваша Тина?

- Вот в этой...

- В финтифлюшке? - удивляется Лена.

- В финтифлюшке! - говорю я.

И рассказываю историю с финтифлюшкой, которая и познакомила Жору с Тиной.

- Но как, каким образом? - спрашивает Лена.

Я рассказываю. Понимаешь, говорю я, это такая странная штука, совершеннейшая случайность...