Веритофобия

Я есть то, что я делаю. Из этого следует, что. Я есть то, что я думаю – в заданности интересов, пользы и необходимости моего дела.

Мудрец

Вот поэтому былинный мудрец, мудрец из эпосов и сказаний – удален от всего, что может отвлечь его мысли, повлиять на его мировоззрение. От людей он удален топографически, расстоянием, жить ему предпочтительнее отшельником – в скиту, шалаше, пещере, горной хижине или лесной избушке. От страстей старец удален возрастом, аскетическим потребностями и седой бородой. От дел удален бездельным созерцанием и размышлением. От человеческих привязанностей удален одиночеством, отсутствием семьи.

Собственно, у мудреца нет даже родины. Он не патриот. Он на этой земле – как частица мыслящей природы, он принадлежит всей земле как воздух, вода, листва.

Он – равноудален от всех людей, групп и интересов. Эта равноудаленность – залог свободной объективности его правды, его мировоззрения. Из своего одиночества и незаинтересованности ни в чем – он один может сопоставлять все точки зрения, нужды и интересы объективно, взвешивая их значимость для отдельных людей и людских групп.

Мудрец соотносит все объекты с единой моралью и единой этикой. У него нет личных и групповых предпочтений, его суждение ведет гармония мира, справедливость и добро для всех.

Равноудаленность и отсутствие страстей и интересов рождает объективность – что значит: все объекты анализируются и оцениваются в единой и равной на всем пространстве системе координат. Эта система координат не стягивается гуще к какой-то точке, растягиваясь на периферии, как бывает у заинтересованного человека, который неизбежно тянет истину мира на себя.

Но люди склонны к конфликтам, это качество имманентное – что делать? Тогда мудрец подобен священнику или врачу – понимает всех и сочувствует всем, ибо несовершенен мир и человек несовершенен.

Но. Весы Господа Бога никогда не застывают в равновесии. И мудрец приемлет победу правых и смерть виновных, если таковые определимы из точки всеобщего равновесия.

Ибо Мир есть движение, и жизнь есть движение, и сам мудрец, при всей своей невозмутимости – тоже существует в движении.

Для зоолога может быть справедливость во взаимоотношениях зайцев и волков – но для зайцев выкладки зоолога не справедливость!..

Мир может быть справедлив в целом – но отношения отдельных групп и индивидуумов в заданных Природой условиях существования – справедливыми не являются. И более того – справедливыми быть не могут! Вот такова доля наша.

Мудрец видит и приемлет все истины – ибо не имеет личного интереса до этой жизни. Он существует в гармонии с пространством и Богом – равно соучаствуя в любой судьбе и приемля ее. Понять все может лишь тот, кто не добивается ничего.

Мудрец – это аналитическая гиперспособность мозга, ибо он заведомо отказался от любого практического вывода, бесконечно анализируя со всех сторон.

Олень и мясокомбинат

Первый и последний раз был я в убойном цеху мясокомбината, когда после многомесячного перегона из Монголии по алтайским горам пришли мы со скотом в Бийск, где и сдали гурт под фактуру по счету и общим весом. И проследив, как с весовой площадки наши сарлыки и бараны пошли по коридору в ворота приемки, кинули им вслед свои кнуты, закурили, и решили для начала отдыха поглядеть, как там выглядит мясокомбинат, конечная точка наших трудов и маяты, изнутри.

Мы были привычны класть барана на бок и отрезать ему голову кухонным ножом, как горбушку от батона. Но тут мы сомлели.

Огромное серо-бетонное пространство, далеко вверху потолок, огромные пыльные окна в разбежавшихся стенах. И – работа.

На конвейере – подвешенной на высоте глаз цепи с зажимами – плыли бесконечной чередой куры, подвешенные вверх ногой. Вместо голов внизу у кур капало с красных обрубков шей.

На другой ленте, потолще, точно так же плыли вверх ногами бараны, только что живые, уже без голов, отсеченных вот над тем переполненным головами лотком.

А на третьей ленте, высокой и мощной, медленно ехали, тоже свисая еще имеющимися головами вниз, оглушенные током коровы. На помосте внизу перед ними стояли два бойца в грязно-бело-серых окровавленных халатах и с длинными ножами в руках. То и дело окуная ножи в бочку с водой смыть кровь, они вонзали острейшие мясницкие ножи корове глубоко в основание шеи и делали длинный разрез вдоль всего горла до самой челюсти. Из полуметрового раскрывающегося разреза выплескивался водопад черной крови, и конвейер передвигался дальше.

Пол был в потоках крови, она постоянно смывалась водой в решетки. Запах подавлял сознание.

Мы вышли, матерясь скупо и сдавленно.

– Да ну его на хрен такую работу – сказали мы, отдышавшись на воздухе и закурив – Хрен ли, что в городе. Уж лучше в горах, на воле, нормально, без этой хреноты. Ну так что – в палатке поспать. Плохо, что ли? Идешь, на коне едешь, чай варишь, человеческая жизнь. И как они тут пашут?