Кандида обожала народные праздники. На один день город преображался, расцветал яркими красками, благоухал сладкими дурманящими ароматами весенних соцветий, наполнялся музыкой, песнями и смехом. Горожане водили хороводы прямо на улицах, а на площадях кто танцевал, кто пел, в кто показывал фокусы. Конда любила выбегать в центр площади и выступать с чем-нибудь эдаким, чтобы вся толпа смотрела только на неё и аплодировала. Синдбад, неизменно сопровождающий её во всех аферах, всегда становился в первый ряд и широко улыбался, слушая, как она декламирует куплеты, или любуясь, как она пляшет, словно цыганка, размахивая полами солнцевидной юбки и взметая распущенными каштановыми локонами. Однажды он заявил сестре, что в ней пропал скоморох. И всё бы ничего, только сказал он это при отце, а ему совсем не следовало бы знать об их ночных вылазках. Слава Единому, Кандор Х, видимо, о чём-то задумался и погрузился глубоко в воспоминания, так что в тот раз пронесло.
Когда выбирались в город, Кандида и Синдбад всегда одевались в давно припасённые одежды слуг и разыгрывали влюблённую парочку. Многие бабушки умилялись, глядя вслед миловидной горничной и такому же красивому лакею. Рука Синдбада всегда лежала у сестры на талии, иногда он оттеснял её от толпы под тени раскидистых деревьев и там целовал. Конда не сопротивлялась, наоборот, льнула к нему ближе. Это казалось ей частью сказки, в которую она попадала на празднике.
Вот и в этот раз Синдбад утащил её к углу дома и, притиснув к стене, накрыл её губы поцелуем. Кондида привычно ответила ему, нежные пальчики зарылись в золотые локоны и взлохматили их, а его руки, как и всегда, прижимали её все сильнее и ласково поглаживали спину… И вдруг сказка кончилась. Молодые люди сначала не обратили внимания на крик где-то вдали, а потом началась какая-то суматоха: кто-то куда-то бежал, кто-то бранился на чем свет стоит, кто-то вопил нечто бессмысленное, — но юной принцессе и «золотому бастарду» было дело только до их идиллии. Фарс и всеобщая паника вклинилась между ними, заставив опомниться, только тогда, когда Синдбаду кто-то врезал по затылку. Он рухнул, как подкошенный, на мостовую. Конда сразу поняла: «чёрные колпаки»! Но вместо того, чтобы броситься прочь, как остальные горожане, она опустилась рядом с братом, из-под затылка которого медленно расползалась багровая лужа, и проверила пульс. Жив!
— Шлюха! — прогремел грубый голос у неё над головой, и на спину легла плеть.
Конда вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности, и тут же взвилась, сверкая глазами на «чёрного колпака», осмелившегося поднять на неё руку и уже занёсшего плеть для второго удара. Скорее всего, он же ударил Синдбада. Принцесса ловчее кошки подскочила к нему и впилась когтями в толстую, лоснящуюся физиономию. «Колпак» издал нечеловеческий крик, но Конду это не покоробило. Кто-то осмелился бить её и её брата! Удар невидимого противника, со всей дури обрушившийся на затылок, отправил девушку в забытье…