Веридор. Одержимый принц

Темным светом солнце встало,
Краем гиблого толка,
Значит, время нам настало,
Глянь же как оно жестоко!
Небо в лезвиях лучей,
Что зарезали зарю,
И под косами мечей
Нас погонят к алтарю.
Там, где сожжены мосты,
Где на утренней заре,
В свете меркнущей звезды
Ведьм сжигают на костре!..
Так вырви мой крик, выколи взгляд,
С чрева земли не вернешься назад!
Воронов рык, кладбищный смрад,
Вырви мой крик…

— … Выколи взгляд… — продолжил вслед за ней Лихой, готовый все отдать, лишь бы не видеть последних минут дяди, и не способный оторвать от него взгляд.

Если бы атаман был бардом, он бы спел потом балладу о том, как неотразимый Ветер Смерти, не дрогнув даже пред лицом надвигающихся сирен, стоял, расправив внушительные плечи и гордо вздернув голову. Вокруг него начинало бесноваться море, волны то и дело окатывали пеной риф под его ногами, а потом и его самого, а он стоял, как ни в чем не бывало, словно не ютился на обломке скалы посреди необузданной стихии, а на королевском приеме в Веридоре обозревал разодетых в пух и прах придворных дам и благородных девиц на выданье, а вовсе не десяток морских умертвий. И даже шум закручивающегося вокруг шторма не заглушил голоса лютни, по струнам которой прошлись умелые пальцы, и слов песни, которую много лет назад впервые услышала Туманная Бестия, проплывающая на «Нечестивце» мимо отчаянного смельчака, приманивающего сирен.

Он — завсегдатай кабаков,
Король дворцов, морей и улиц,
Принц, висельник, игрок, безумец,
С которым говорить легко.
Не ведать всем мужьям покой,
Покуда бывший принц упрямый
Встречает утро с этой дамой,
А ночевать идёт к другой.
Девиз Их Светлости простой:
Вот жизни главная задача —
Лови за хвост свою удачу,
Коль повернётся та спиной.
А он удачлив, видит Бог!
С моста он не свалился ночью,
Не утонул в канаве сточной,
От жажды у ручья не сдох!
Он был счастливей всех на свете,
Но Боги объяснили без прикрас:
За жизнь никто гроша не даст,
А души отпевает ветер.

Вокруг рифа начали всплывать женские головки. Сирены, позабыв об удирающей добыче, смотрели только на необыкновенного менестреля, который играл и пел специально для них! А ведь обычно их жертвы радовали их только матом, проклятьями и предсмертными хрипами. А тут человек поет, старается, чтобы их, раскрасавиц, развлечь, так что к концу последнего куплета все девы моря были покорены Ветром Смерти, недалеко уйдя от женщин суши. А певец, хоть и услаждал слух всех сирен, смотрел лишь на одну. Её глаза цвета северного неба по-прежнему смотрели восхищенно и чуть недоверчиво. В них не было ненависти, Джанго видел это. И с облегчением прошептал:

— Я знал, что ты не упокоишься в земле. Твой дом — море и, знаешь, хоть и говорят, что сирены не ведают покоя, я уверен, что здесь ты счастлива. А если захочешь забрать меня с собой… что ж, ты имеешь на это право. Жена моя.

Прекрасная сирена ступила босой изящной ножкой на испещренный острыми гранями риф прямо напротив менестреля. Джанго знал, что умертвия не чувствуют боли, так что царапины им не страшны, но все равно подхватил её на руки и, не боясь, прижал к груди. Она улыбнулась, совсем как в тот день, когда море соединило их. Совсем как сейчас.

— Я сберегла свой поцелуй для тебя… — выдохнула Линн ему прямо в губы, прежде чем накрыть их своими устами.

Самозабвенно целоваться на смертном одре — в этом весь Ветер Смерти. Лихой смотрел на посеребренную луной парочку и никак не мог поверить, что дядя не дрогнет перед гибелью и в роковую минуту не бросится лихорадочно спасать свою жизнь, а будет наслаждаться последним в жизни сорванным поцелуем. Он не отстранился от жены и позволил взметнувшейся к небесам волне утащить их в черную бездну, а следом за ними канули и остальные сирены, даже не обернувшиеся на удаляющуюся шлюпку. Только в голове у Лихого до сих пор звучала песня, отпевающая Ветра Смерти, некогда наследного принца Веридорского, Его Светлость кронгерцога блистательного лорда Джанговира.