Медовый месяц они провели, бороздя южные морские просторы и время от времени бросая якорь в бухтах Востока — края дурманов и чудес. Не сказать, что пиратам там были очень рады, так что каждая остановка непременно завершалась веселым побегом от султанских янычаров, ибо кто-то из матросов, одной рукой обнимая бутыль рома, а другой — портовую «жемчужину», все — местного разлива, непременно бурчал едва ворочающимся языком сквозь икоту, как с дюжиной таких же корсаров под славным черным флагом пустил ко дну не один десяток кораблей, а поутру о пьяных откровениях какого-то пришлого уже были детально осведомлены местные власти. Во время последнего забега от таверны до своего корабля, в который молодые ударились, выпрыгнув из теплой и местами влажной от их пота постели, Линн между двумя вдохами прокричала на весь квартал, по крышам которого они и удирали, что беременна, на что Джанго подхватил её на руки и выдохнул прямо в губы, что счастлив. В тот же вечер они сообщили радостную новость мессиру Дивиуру и настояли на том, что им не мешало бы сойти на берег и хотя бы на пару лет осесть в каком-нибудь безопасном месте. Не на корабле же Линн рожать, в самом деле!
«Тихим семейным логовом» избрали Северный Предел, крышу им дала небольшой старенький, но не ветхий домишко в крошечной невзрачной деревеньке. Свежий воздух, природа, горы вдали — красота! Две авантюрные и неугомонные души искателей приключений передыхали в тиши, наслаждаясь тихим уединенным счастьем… которое не продлилось и месяца.
Тот день тоже врезался в память Джанго и, к сожалению, не как не желал порасти мхом забвения. После обеда молодые супруги решили пройтись в окрестностях деревеньки и пособирать душистые травы, которые Линн так любила заваривать в чае. Джанго, стоя на одном колене рядом со своей женой, как раз стягивал бечёвкой все собранное в солидный пучок, когда мимо них рысью проскакал всадник. Бывшему наследнику было достаточно одного взгляда, чтобы узнать молодого человека в седле, хотя они не виделись почти десять лет. Кандор! Боги, да неужели это сам наследный принц Веридора в одиночку и в каком-то отрепье — как и всегда! — топчет лошадиными копытами сельскую колею! Джанго едва сдержался от того, чтобы сплюнуть с досады и привычно всколыхнувшейся злости при мыслях о младшем брате. В поисках успокоения, он поднял глаза на жену… и обмер: Линн неотрывно смотрела вслед удаляющемуся принцу, глотая взметнувшуюся от хода его лошади пыль, и на лице её было такое выражение, что не понять его было невозможно. Содэ смотрела на него так же при первой встрече, когда оба с полувзгляда вдруг со всей очевидностью поняли, что предназначены друг другу Богами. Словно в каком-то бреду, Линн сделала по направлению к удаляющемуся Кандору, который, скорее всего, их даже не заметил, шаг, второй, третий… и оступилась, зацепившись носком ботинка за торчащий из земли корень. Реальность будто замедлилась в глазах Джанго: он видел, как Линн падет, как подламываются ее руки, на которые она собиралась приземлиться, как она ударяется животом о придорожный камень с острой выпирающей гранью, но, словно вмиг окостенев, не мог сдвинуться с места… Их ребенок умер через один удар сердца после их любви.
Джанго умчался прочь из Северного Предела вечером того же дня, не объясняясь с Линн, даже не прощаясь с ней, только бросив напоследок: «У меня нет больше жены». Она ответила ему едва слышным: «Луна не успеет перемениться, у меня будет новый муж, добрее и заботливее тебя. Тот всадник будет мой, не будь я черная ведьма!» Удар пришелся не в бровь, а в глаз: больнее собственного несчастья Джанго могло стегнуть только счастье младшего брата, которого никто никогда и в грош не ставил и которому каприз судьбы бросил все то, что принадлежало ему, Джанго!.. Ни разу боле его нога не ступила на земли Северного Предела, небеса которого помнили страшные проклятия, посылаемые к ним из самого темного уголка его души, истекающего завистью, ревностью и презрительностью.