Вересковый рай

– Они не сочтут тебя неотесанной, любовь моя. Необычной, может быть, но тебе это не повредит. И если ты сумеешь переложить одну из своих удивительных историй на французский, моя мать станет просто боготворить тебя. И она, и Джиллиан – большие любительницы романтических историй.

– Я с радостью сделаю это, – глаза Рианнон засветились от удовольствия. – Ты правда думаешь, что им понравится?

– Eneit, они, если я позволю, полностью отнимут тебя у меня ради этих песен. Джеффри будет просить тебя разучить с ним каждую ноту. Он прекрасно играет на лютне и сам очень красиво поет. Мой отец начнет цепляться к каждому слову, вспоминая радости своей юности, а дети будут висеть на тебе с рассвета до того, как их погонят в постель. Они вечно пристают к деду, чтобы он рассказывал им сказки о валлийских великанах и волшебниках.

Как бы безразлично Рианнон ни относилась к неодобрению кого бы то ни было, ей было приятно верить, что у нее есть надежный щит от всяческих нападок. Хотя она никогда бы не призналась, что ей хотелось понравиться семье Саймона и быть принятой там, ключ к их вниманию, который он подсказал ей, принес ей облегчение. Роузлинд перестал представляться ей гигантским замком, заслоняющим весь мир, и она принялась расспрашивать о целях, которые стояли за их помолвкой: о короле и дворе.

К этой теме Рианнон возвращалась снова и снова. Саймон, который первоначально почти не задумывался над тем, что ей предстоит сделать, и почти не верил, что она на что-либо способна, начал пересматривать свое отношение к этому. В течение последующих дней Рианнон извлекла из него массу сведений, о владении которыми он порой даже не подозревал, и выработала несколько пробных планов, как войти в доверие к королю.

– Знаешь, – однажды сказала она задумчиво, когда они лежали рядышком в лесу, – даже если мир будет нарушен и мой отец выступит на стороне Пемброка, Генрих, вероятно, не упрекнет меня в этом – ведь я всего лишь женщина. Если я понравлюсь ему и заинтересую его – не как женщина, разумеется, а как собеседница, я могла бы быть полезной, когда в будущем снова придет время заключать мир.

Саймон повернулся к ней и прижался лицом к ее шее. Он не хотел, чтобы она видела удовольствие и радость в его глазах. Рианнон знала, что ее присутствие при английском дворе было прямо связано с его семейством, и все чаще и чаще она говорила о будущих временах, словно их долгая совместная жизнь разумелась сама собой. Это должно было означать брак. Однако Саймон был слишком умен, чтобы обратить на это внимание девушки. Пускай она и дальше увязает в этих зыбучих песках. Впоследствии он придумает какую-нибудь хорошую, не ущемляющую ее гордость причину, и они поженятся.

Она лениво гладила его голову, пока он целовал ее в шею, не возбуждаясь его ласками, потому что они только что насладились любовью, и, кроме того, голова ее была занята слишком серьезным предметом. Саймон не чувствовал себя отверженным. Он привык к женщинам, которые смотрели на любовные утехи точно так же, как мужчины, – как на большую радость и удовольствие, но при условии, что нет более важных дел. Он снова перевернулся на спину, согласный с тем, что она сказала, и с удовлетворением созерцая лесную полянку, где они находились.

Разумеется, у них не было возможности предаваться любви в доме Киквы. Саймон спал в общей комнате со всеми мужчинами, а Рианнон – на женской половине. Так что они еще не пробовали любить в постели. Впрочем, у них было полно других мест, даже когда шел дождь, вроде хижины пастуха, где они провели весь вчерашний день. Овечья шерсть с ее сладким пряным ароматом представляла постель куда мягче, чем плащ Саймона поверх ковра из сосновых иголок. Но он все-таки предпочитал открытое пространство, будь это пахнущий сеном склон холма на солнечной стороне или благоухающая таинственная впадина под огромными молчаливыми деревьями.

– Как долго мне придется водить дружбу с королем, если я сумею добиться этого? – спросила Рианнон после нескольких минут задумчивого молчания.

– Совещание созвано на воскресенье после праздника Михаила Архангела. Если мы хотим чего-то добиться, то это нужно будет сделать именно тогда, но… – он рывком сел. – Я был слишком очарован твоими прелестями, Рианнон. Правда состоит в том, что у нас действительно очень мало времени, если мы уже не опоздали. Винчестер наверняка сразу же принялся жаловаться на неприятности, доставляемые валлийцами, и твердить о необходимости призвать нас к ответу, если намеревался воспользоваться этим средством. Нам следовало составить контракт немедленно, но я не знал, что писать. Нет, это, конечно, только отговорка. Я думал только о том, чтобы подольше побыть здесь с тобой.

Рианнон тоже села, но она слегка улыбалась.

– Я не думаю, что твоя очарованность была причиной каких-либо задержек. Моему отцу не так-то легко вскружить голову, а я уверена, что он не меньше тебя знает о необходимости торопиться. Ты разве не заметил, как поспешила моя мать написать ему ответ?

– Я думал, это было вызвано только тем, чтобы ты не успела передумать.