Вересковый рай

Саймону очень легко было выступать судьей в этом вопросе: его мать никогда не нарушала своей клятвы, как и сестра Джоанна и невестка Джиллиан, а последние две были настоящими красавицами, и их домогались многие видные мужчины. Он не связывал поведение жен с преданностью мужей, хотя знал, что Иэн, Джеффри и Адам никогда не имели любовниц, а первые двое даже никогда не пользовались проститутками, когда разлучались со своими женами. Вероятно, думал Саймон, он был больше похож на Адама, который удовлетворял свою сексуальную потребность так, будто ходил в туалет, но Рианнон наверняка это не волновало, или волновало?

Рианнон была странной и мыслила совсем не так, как другие люди. Однако он не мог понять ее сомнений. По его мнению, «все знали», что мужчины Роузлинда уже не смотрят по сторонам, когда их любовные привязанности закрепились. Достигнув своей цели почти через пятнадцать лет мечтаний, Иэн совершенно искренне не желал никакой другой женщины, кроме Элинор. Джеффри в ранней юности был озлоблен придворным развратом; он не был бабником по природе, и его слишком ослепило невероятно яркое «солнце» его жизни, чтобы он мог подумывать об измене Джоанне. Адам любил свою тихую, на вид такую покорную Джиллиан, но он был не дурак. Он прекрасно знал, как часто дела шли так, как желала Джиллиан, а не так, как он планировал. Да, он доверял своей жене, но не хотел давать ей никакого повода не доверять ему. Он не забыл, как яростно оборонялась она, когда ее похитили, как вонзила нож в горло попытавшемуся изнасиловать ее мужчине.

То, что началось так естественно, закрепилось с годами в предмет особой гордости – отчасти как реакция на похабные комментарии со стороны других мужчин и сочувственное восхищение женщин. Мужчины Роузлинда могли иметь бурную молодость, но, выбрав свою женщину, они сохраняли верность брачным узам так же, как верность своим сеньорам. Саймон родился в этой атмосфере и мужал в ней. Он не мог понять сомнений Рианнон, и ему хотелось поговорить об этом с кем-нибудь.

Представ перед Ллевелином, Саймон подумал было, а не поможет ли ему в этом принц, но тут же вспомнил: отец Рианнон с самого начала говорил ему, что тоже не понимает своей дочери. Вдруг Саймона осенило, и он улыбнулся. Отец Рианнон мог не понимать ее, но мать… Каким же он был идиотом! Возможно, из Киквы он сумеет вытянуть что-то!

– Ты привез приятные новости? – Голос Ллевелина, словно удар хлыстом, вернул Саймона в настоящее, и он быстро прошел вперед и поклонился.

– Новости не плохие, но хорошие или нет, не могу судить. Надеюсь, вы сумеете лучше меня разобраться в этом, милорд.

– Я тоже на это надеюсь, – сухо ответил Ллевелин. – Не каждый день случается, чтобы голодная армия, понесшая тяжелые потери после штурма и откровенно не способная установить осаду или захватить замок прямой атакой, внезапно вошла в него без единого выстрела.

Саймон усмехнулся.

– Согласен, что это звучит странно, но на это есть свои причины. – Тут он подробно изложил условия перемирия, закончив словами: – Как вы думаете, милорд, король сдержит слово?

Ллевелин некоторое время медлил с ответом. Его яркие темные глаза смотрели в пространство. Потом он вздохнул:

– Я знаю мужчин и за свою долгую жизнь научился хорошо разбираться в них, но на твой вопрос, Саймон, ответить не могу. Независимо от того, сколько ему лет, Генрих не мужчина – он все еще ребенок. Дети любят помечтать о том, кем они вырастут. Для большинства эти мечты так и остаются невоплощенными. Ребенок-крепостной не мечтает стать королем, но он может мечтать стать воином или свободным землепашцем. Девочка не может мечтать стать храбрым рыцарем, но может пожелать для себя много детей, или, наоборот, ни одного, или командовать своим мужем с помощью хитрости либо красоты. Но мечты ребенка-короля пределов не имеют.

– Вы хотите сказать, что Генрих всегда желал стереть баронов в порошок?

– Вовсе нет, – Ллевелин искоса взглянул на Саймона и загадочно улыбнулся. – Так это выглядит только с точки зрения барона, – мягко произнес он. – Король мог бы назвать это способностью управлять, не разрываясь в угоду десяткам партий, имеющих самые разные интересы. Однако если бы это было правдой, я мог бы тогда довольно легко догадаться, как поступил бы в таком случае Генрих.

– Тогда чего же он желает?

– У него самые разные желания каждый день, неделю, месяц. Именно об этом я начинал говорить тебе. У большинства детей, когда они вырастают в мужчину или женщину, закрепляется одна мечта. Она может пускать побеги, но эти побеги накрепко связаны с первым стеблем мечты. Генрих, увы, так и не стал мужчиной. Иногда он мечтает стать творцом красивых вещей; иногда он грезит о великих походах, чтобы отвоевать все, что потерял его отец, и даже больше: иногда он мечтает стать могущественным, как сам Господь Бог; иногда – стать милостивым, как Пресвятая Богородица, добрым, щедрым и великодушным, чтобы все любили его.

Саймон тряхнул головой:

– Мой отец всегда говорил об этом: Генрих ищет любви, потому что мать и отец его не любили.