Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Я остаюсь с Кэт. Она идет тихо и неторопливо, и мне приходится прикладывать сознательное усилие, чтобы замедлить шаг. Я нахожу занятной ту мысль, что среди большого числа встреченных мною паломников она единственная, кому довелось поработать в области медицины. Шла по тому пути, которого я желал, а теперь убегаю от него. По моему опыту, с медсестрами в любом случае разговаривать лучше, чем с врачами. Через некоторое время я вынужден задать вопрос.

«Я вроде как зашел в тупик, – говорю я. Она кивает. – Я собирался поступить в медицинскую школу, но теперь я не так уверен. И я тут подумал, что встретил человека из мира медицины таким неожиданным образом».

Она смеется: «Да, конечно».

«Почему медицина?»

Она смотрит вперед и улыбается.

«Я стала медсестрой, потому что думала, что хочу помогать людям, – улыбка исчезает. – Но потом я поняла, – она замолкает. – Я поняла, что стала ею потому, что все, чего я когда-либо действительно хотела, – это быть любимой».

Я сбит с толку. Такая откровенность со мной – незнакомцем. Не говоря уже о том, что в нашей профессии не каждый день слышишь слово на букву «Л». С другой стороны, такого понятия, как нормальный разговор, на Камино не существует.

Скоро мы оставляем фабрики позади. Дорога сужается и превращается в гравийную дорожку, затем в пыльную тропу. Доносятся только звуки далекого уличного движения.

«И вы нашли ее? – наконец спрашиваю я. – Я имею в виду любовь».

«Не там, где думала, – говорит она. – Я люблю своих пациентов, и они любят меня в ответ. Но любовь должна исходить изнутри. В первую очередь мы должны полюбить себя».

Два паломника – мужчина и женщина – проходят мимо нас, изнемогая от жары. Мы быстро обмениваемся holas [36].

«А кино, – говорю я. – Как вы там оказались?»

«Я как бы плюхнулась в него, правда, – она на мгновение задумывается. – Начнем с того, что я стажировалась в Африке».

«В Африке?»

«Ты бы удивился, узнав, что мне приходится делать на работе. Ко мне идут со всеми проблемами – от депрессии и герпеса до серьезных травм. Все эти киношники такие уставшие, такие переутомленные, что у них нет времени идти в больницу, поэтому они приходят ко мне на прием. И я должна их лечить. Так что лучше мне знать, что делать».

«Вы этому учились в Африке?»

«Верно».

Тогда она замолкает, и я не давлю на нее. Солнце висит прямо над головой. Сюда не доносится ни дуновения ветерка, и мне приходится постоянно вытирать пот с лица. Мы доходим до городка и следуем по стрелкам мимо черной шипастой ограды парка к единственной современной церкви, которую я видел покуда: массивное прямоугольное здание высотой в несколько этажей; бронзовые статуи апостолов и Богородицы над дверями; высокий белый крест на площади.

«Хотите зайти?» – спрашиваю я.

Она качает головой. «Я предпочитаю старинные церкви. Всегда кажется, что они немного разваливаются на части, – смеется она. – Прямо как я».

Мы выходим из города по однополосной дороге, которая ныряет под шоссе. В туннеле темно, над головой шумит уличное движение. На другой стороне шоссе земля совсем плоская и по колено заросшая травой. Над головой парят стервятники. Больно щуриться на солнце.

Это страна сиесты, где люди днем остаются дома и спят. Опустив головы, мы следуем по желтым стрелкам до шоссе и идем вдоль ограждения. Трое паломников на велосипедах притормаживают, проезжая мимо нас.

Я указываю на шины: «Должно быть, здорово так спускаться вниз».

«Здорово, – говорит один из них, и на его лбу вздуваются вены. – Но сначала всегда приходится подниматься в гору».

Он переключает передачу, велосипед издает щелкающие звуки, и двое других следуют за ним, становясь все меньше и меньше, пока три точки не сливаются с голубыми холмами.

Мы останавливаемся, и Кэт опирается на свою трость, покрытую лаком темного оттенка красного дерева, с вырезанным набалдашником в виде головы орла. Слева от нас, за кустами, растет большое дерево с толстым сучковатым стволом. Тень под ним выглядит заманчиво.

«Давайте перекусим».

Наши ботинки поднимают пыль, которая застревает у меня в горле, вызывая кашель. Подойдя к дереву, мы тут же сбрасываем наши рюкзаки.

«Боже, – говорит она, тяжело дыша, – это была чертовски хорошая идея».

Мы спокойно сидим на рюкзаках, наслаждаясь простым удовольствием от тенистого дерева в жаркий день.

«Ну что ж, – она открывает свой пакет и достает авокадо, помидор, длинную красноватую колбасу, пакетик зеленых оливок, буханку хлеба и несколько салфеток, которые служат нам скатертью. Все, что у меня есть, – это брусок сыра и батончики мюсли. Я разворачиваю сыр, края которого становятся резиновыми в моих руках, и добавляю его в общую кучу. Она нарезает все, кроме оливок.

«Только взгляни, – говорит она, аккуратно раскладывая еду рядами, – у нас тут настоящий обед».

Мы едим бутерброды с авокадо, помидорами и сыром. Закусываем чоризо – испанской колбасой, толстой снаружи, жирной и маслянистой внутри. Просто вкуснятина.

«Обалденно, – говорю я, и мое настроение улучшается. – Спасибо».

Она ласково улыбается. Морщинки в уголках ее глаз разглаживаются.