Верь только сердцу

Для него началась совсем другая жизнь. Внешне все было то же самое. Но в действительности… В его настоящей жизни все совершенно изменилось. Все стало абсолютно иным. Вернее, изменился он сам и, следовательно, мир вокруг него. Если раньше мир был трехмерным, то теперь он стал четырех-, пяти-, шести-, семимерным. Как взрослый, трезвомыслящий человек он, конечно, понимал, что причина его качественно иного восприятия мира — его влюбленность, которая открыла глаза на многие вещи, другие заставила увидеть по-другому. Она осветила весь мир, озарила его, сделала краски яркими, людей красивыми, его терпеливым, снисходительным и великодушным. Это было как в детстве: деревья — большие, день — бесконечно длинный, мелкие детали — важные, все люди — умные и добрые, а ты — центр огромной вселенной, которая существует, пока существуешь ты сам. Он открыл в себе неожиданное качество: он, оказывается, очень умелый притворщик. Да-да. Он так умело притворялся на людях, что почти никто не заметил перемены в нем. Подчиненные по-прежнему трепетали перед ним, не понимая, что он теперь любит их всех, как родных детей. Андрей и Василий обсуждали с ним новые проекты, и он поддакивал и даже вносил иногда очень дельные уточнения, и они не заподозрили, что для него эти самые дела отошли далеко на задний план, уступив место самому главному, самому важному в его теперешней жизни — его любви. Он стал как двуликий: в нем прекрасно уживались и трезвомыслящий практик с элементами скептика, и величайший романтик. Ирина Аркадьевна каждый вечер почтительно докладывала состояние дел и давала полный отчет за каждую истраченную сотню, а он, слыша ее и даже планируя вслух, что еще необходимо сделать, думал в это время о ней, об Алене, о том, что она делает сейчас, о чем думает, мечтает, чего хочет. Иногда он смотрел на них на всех и жалел их. Ему было искренне жаль людей за их убогость, за слепоту, за то, что они не видят самого главного — этого удивительного огромного мира, не чувствует того, что чувствует он. А он чувствовал так много, так сильно, что иной раз ему хотелось то плакать, то смеяться от переполнявших его чувств. Конечно, такое не могло продолжаться бесконечно, он понимал это и тем более ценил и старался как можно лучше заполнить, запечатлеть в душе это удивительное состояние.

Несколько раз на дню, когда он был совсем один, и никто не мог его подслушать, он звонил ей на мобильный телефон, который подарил ей перед отъездом в Москву. Это были очень странные разговоры, состоящие сплошь из междометий, недосказанных фраз, отдельных слов, и если бы кто-то их подслушал, то остался бы в полном недоумении. Но они прекрасно понимали то, что говорили друг другу, потому что разговаривали не их языки, а их души, настроенные на одну волну. Он приезжал в Омск еще дважды и, не заходя в больницу, назначал ей свидания в гостинице. И она прибегала, ненадолго, не больше, чем на час, боясь оставить Степку надолго одного. Но этот часа было им достаточно, чтобы увидеть друг друга, соприкоснуться душами, сердцами, телами и потом жить до следующей встречи этим воспоминанием. Время тоже приобрело другие качества. С одной стороны, оно летело мгновенно, и этот час был короче одной секунды. С другой стороны, этот час становился таким огромным, таким значимым и емким, что целый год и даже век в сравнении с ним был ничем. Мир раздвоился, перевернулся, вывернулся наизнанку, и в то же самое время, он никогда не был так гармоничен, так прекрасен, так ясен и так непостижим.

Глава 17

А потом она вернулась в его дом. И опять никто ничего не заметил. Как опытные заговорщики при встречах, они просто здоровались друг с другом, зато на свиданиях вне дома они кидались друг к другу так, как будто и не виделись всего лишь час назад. Это была волшебная, чудесная жизнь, похожая на бесконечный праздник.

Они встречались в небольшой однокомнатной квартире, которую он купил три года назад для деловых и не только деловых встреч. Квартира находилась в удобном районе, недалеко от его фирмы, рядом с метро. Встречались или в ее выходной, или когда ее в город по делам направляла Ирина Аркадьевна. Вот и сегодня так удачно совпало, что и он смог вырваться, и она сумела прийти.

Они лежали в обнимку, уставшие и умиротворенные, и не было сейчас во всем мире людей, счастливее их. Он любовался на нее в сумерках зимнего дня, обнимал, гладил ее плечи, нежность и счастье переполняли его. Алена, казалось, плавилась и таяла в его объятиях — была у нее такая чарующая, сводящая его с ума, особенность.

— Какое время года ты любишь больше всего? — спросил он, касаясь губами ее виска. — Я так мало знаю о тебе, хотя и кажется, что мы знакомы сто лет.