Верь своему ангелу

Владимир сейчас пытается хоть примерно разгадать намерения Турка; из подслушанных разговоров охранников (они не знали, что он понимает арабский, и говорили обо всем) можно было предположить, что у Тордо есть замысел, который не обязательно совпадает с планами Перколе. Но что конкретно? Ему пока лишь известно, что именно Тордо получил из рук людей Дабаз-Хана французских офицеров, найденных возле упавшего в горах самолета, и доставил их в замок. И именно с него и спросит за них неумолимый Дабаз. И что он ответит? Ни денег, ни товара. Перколе не станет ему помогать, так как считает, что именно подчиненные Турка проворонили явный барыш. Теперь этот новый пленник, француз он или русский неважно – в любом случае крупная птица – его единственный шанс договориться с Ханом. Но до Хана еще нужно добраться. Из-за захромавшей лошади они движутся теперь очень медленно; решено отыскать большую деревню, где обязательно будет кузница. Своего пленника он мог бы заставить бежать, пусть даже при помощи плетки, но лошадь жалко. День приближался к вечеру, когда со стороны перевала появилась огромная черная туча, предвестник скорого дождя. Она быстро двигалась им навстречу; ливень в горах опасен, и они принялись отыскивать хоть какое-нибудь убежище. Вскоре, на их удачу, они наткнулись на пустую саклю; была ли она построена на случай непогоды или же почему-то брошена хозяевами – неизвестно, но она их прекрасно устраивала. Большая комната пристроена к отвесной скале, в ней был очаг, который их согрел и напоил чаем. В углу запас дров, на столе сухари в глиняном горшке с крышкой, соль и заварка для чая. В этой комнате расположился Тордо, в двух других, совершенно маленьких, Владимир и второй араб по имени Фарид. Владимира обмотали веревкой вокруг пояса, а оба ее конца привязали к крюку в комнате Фарида. Угол этой комнаты держится на мощной вековой сосне, в которую и вделан этот крюк; возможно, что к нему когда-то привязывали лошадей. Гроза вовсю бушевала там наверху, а здесь прошелестел лишь небольшой дождь, который не помешал им крепко уснуть. Среди ночи поручика разбудил неясный шум, он доносился со стороны перевала. Что-то неведомое и очень шумное двигалось в их сторону, гул становился все громче, превращаясь в настоящий грохот, который уже совсем рядом. Он подергал за веревки, чтобы разбудить своего стража, но ничего не добился. Тогда он поднялся, намереваясь дотянуться до двери, когда их маленькую хижину потряс страшный удар. Это был сель, примчавшийся сверху, чтобы разрушить их убежище. Все три поперечные стенки снесло мгновенно, осталась только продольная и часть крыши, которая, вероятно, держалась еще и на ветвях дерева. Владимира спасло то, что он в момент обрушения стоял на ногах и стены оказались сложенными из мелких камней на глине. Поток хлынул со страшной силой, но его удержали веревки, обмотанные вокруг пояса. В этот миг в сплошном водовороте он увидел мелькнувшие человеческие руки, тщетно пытающиеся ухватиться хоть за что-нибудь и бледное, искаженное ужасом лицо. Он все же успел схватить за одежду несущегося мимо араба и удержался в этом бушующем и грохочущем извержении воды, грязи, песка и камней. Поручика надежно защищал толстый ствол дерева, который разделил поток на два ручья, оставив для него крохотный безопасный островок. Сель уже добрался и до комнаты, в которой находился Тордо, боковая ее стена рухнула, и Владимир увидел стоящего на кровати обладателя красной фески. Практически ему ничто не угрожало, ибо две другие стенки образовывала скала – монолит, которому никакой сель не страшен. Но лишенная опоры крыша начала медленно опускаться вниз, ее деревянная основа громко трещала, и нервы Тордо не выдержали. Наверное, ему показалось, что самое безопасное место там, рядом с Макаровым, удерживающим над бешеным потоком Фарида, и он решил перепрыгнуть со своей койки к нему. Но не рассчитал свои силы: он был слишком тяжел для такого прыжка и рухнул в середину бурного водоворота, который унес беднягу в ночную тьму. Владимир из последних сил старался не упасть, что означало бы выпустить из рук человека, который не подавал признаков жизни. Гроза все еще бушевала где-то наверху, но уже с меньшей яростью, и грязевой поток постепенно слабел, пока не утих совсем. Поручик снял кинжал с пояса араба, перерезал веревки и перенес его в соседнюю комнату; несмотря на наклонившийся потолок, там было сухо. Он положил на постель безжизненного молодого человека и осмотрел его. Множественные ушибы и ссадины на спине, голове и плечах, но ни одной, опасной для жизни. Владимир наклонился, прислушался и уловил слабое дыхание; юноша был жив. Макаров развел огонь и перенес Фарида к очагу, где он согрелся и открыл глаза. Слава Богу, хоть один жив, подумал он, может, теперь стоит пойти, поискать другого? Он вышел из хижины; солнце только собиралось выглянуть из-за вершины горы, а его яркие лучи уже заполняли блистающий чистотой лазурный небосвод. Воздух тоже чист и прохладен, птицы только просыпаются в кронах деревьев и расщелинах скал и робко пробуют свои голоса. Услыхав человека, тоненько заржала лошадь; он заглянул за скалу, у животных, привязанных под нависшей скалой, все в порядке, и воды вокруг вдоволь, чего нельзя сказать о корме. Владимир отвязал притороченный к седлу мешок и дал им овса. После этого он отправился вниз по следу только что пронесшегося потока. От унесенного полчаса назад Тордо нигде никаких следов, будто некая неведомая сила утащила его на небеса. Он решил все же дойти до того места, где тропа делала поворот у самого края пропасти. Тоже никого, и он уже решил вернуться, когда вдалеке увидел нечто чуточку красневшее на фоне серых камней. Это была феска, бывшая прежде ярко красной, зацепившаяся за уцелевший куст дрока. Поручик подошел к краю пропасти и заглянул вниз: на первом же уступе на таком же кустарнике распростертое тело Турка; он окликнул его несколько раз и, не получив ответа, направился к сакле. Когда Владимир приблизился, лошади, услыхав его шаги, снова обозвались, и он подошел к ним; овес – это конечно хорошо, но им так хочется травы, заманчиво зеленеющей после дождя. Он стреножил двоих, оставив хромую свободной, уж коллектив она точно не бросит, и вошел в помещение. Фарид спал, судя по всему, его жизнь вне опасности, а что с Тордо – предстоит еще выяснить. Но почему он должен этим заниматься, ведь это его враги, и заботиться ему о них вроде бы ни к чему? У него теперь есть лошадь, у седла Тордо приторочен карабин, в сумке револьвер, и, главное, он свободен. Им он оставит полторы лошади, как-нибудь доберутся. Хотя нет, пока Фарид не оклемался полностью, интересно все же взглянуть, что там с его начальником. Он связал все веревки, которые у них были в одну, и снова отправился к обрыву. Понятно, что кустарник его вес не выдержит, но если перекатить этот большущий камень к его корням, то получится надежный якорь. Владимир привязал к камню веревку и спустился на уступ; Тордо лежал ничком и не проявлял признаков жизни. Он осторожно перевернул араба: все лицо в ссадинах и на макушке пробитая голова, к счастью, кровь запеклась, и рана больше не кровоточила. Но это сейчас, а как было прежде, неизвестно, дождь смыл все следы. Поручик приложил пальцы к шее; пульс еле-еле, но все же прощупывался под посеревшей кожей, значит Турок жив. Сейчас стоит попробовать привести его в чувство. На поясе у Владимира две фляги: одна с водой, другая с коньяком, обе он взял в сумах у своих церберов. Арабы, известно, особо не пьянствуют, но немножко употребляют, и еще спиртное возят с собой как лекарство. И он им воспользовался: смешал с водой в равных долях и влил несколько капель в запекшиеся губы Тордо. Тот судорожно глотнул и открыл глаза.