Верь мне

– Херня, – выдаю сдавленно. – У меня другая философия. Соня сказала, что если я женюсь, быть со мной больше никогда не сможет… Я, конечно, довольно эгоистичный мудак, но не настолько, чтобы пользоваться сейчас ее уязвимостью, – с трудом выдыхаю то, что даже перед Тохой признать стремался. Чувствую, как загорается от стыда рожа. Но я все же продолжаю: – Все из-за того, что я вроде как спас ее, а сам в этот момент получил ранение… Это психологическая штука: благодарность, сострадание… Последнее у Сони особо четко развито. Она всех жалеет. Даже тех, кто ее хотел убить. Она, блядь, Владу пыталась спасти от падения. Она плакала у нее на похоронах. И она… – выдерживая паузу, протяжно вздыхаю, – дала показания в пользу моей матери, чтобы ее, сука, выпустили из СИЗО. Дескать, мать моя ее тогда вытащила, когда в порту топить собирались! Я, блядь, палец о палец не ударил, а она, на хрен, тут же побежала ее спасать. После всего, что та ей сделала. Сказала следаку, что все аудио- и видеозаписи с компрометирующими мою мать диалогами – игра под прикрытием. И их общий друг Полторацкий эту муть подтвердил! Пиздец просто. У меня, блядь, цензурных слов нет.

– Сострадание, говоришь? – повторяет Титов. Прижимает к губам палец. Качая головой, тихо смеется. – Ну да, возможно… Возможно… – выдыхает и уже откровенно ржет. – Прости, – бросает мне, выставляя в воздух ладони, мол, не виноват, что это так дебильно звучит. И снова вздыхает, и снова прижимает к губам палец… Я, глядя на все это, только зубами скриплю. Пока он не выдает следующее: – А что, если я скажу, что еще через сорок лет в этом кресле, – указывает в мою сторону, – будет сидеть ваш сын?

И меня оглушает.

В ушах – белый шум. В висках – бешеная пульсация. В груди – мощнейшая дрожь.

Представьте просто, что вы мчитесь по трассе, и вдруг в какой-то момент видимость резко поглощает туман. Что вы делаете, чтобы не разбиться? Правильно: скидываете газ. Я так и поступаю. Я до упора выжимаю тормоз. На инстинктах полностью все процессы приостанавливаю. И все равно срываюсь и лечу в бездну.

Не то чтобы я на слово поверил Титову… Мать вашу, конечно же, нет. Он же не Господь Бог. Но эта брошенная, будто невзначай, фраза подковыривает корку на одной из моих ран и, безжалостно дернув, сдирает целое покрывало, обнажая тем самым все мои истинные стремления, желания и мечты.

«…– О чем ты мечтаешь?

– О тебе…»

Титов произведенного эффекта якобы не замечает. Обрывая тему моей личной жизни, переключается вдруг на рабочие моменты.

– Пока мы ждем суда над Машталером и последующей за ним конфискации имущества, я тут подумал, а почему бы нам не открыть рыбоперерабатывающее предприятие? С экспортом, конечно. Капитал у нас есть. Сырье – в изобилии. Рынки сбыта найдем.

– Надо подумать, – хриплю я. Но думать об этом я, естественно, сейчас неспособен. – Соберу парней на совет, дам знать.

Даже после ухода Титова я сижу, словно, мать вашу, пришибленный. Отмираю, лишь когда в кабинет влетает Анжела, сообщая об очередном ЧП. Включаюсь и как-то отрабатываю день.

Но вечером снова пригружает.

Пытаюсь отвлекаться, конечно. Заезжаю к Тохе, а точнее – к Чарушиным на дачу. В преддверье Нового года они проводят там все свободные дни.

– Кофе или горячий шоколад? – обращается ко мне мама Чары, едва переступаю порог гостиной. – Персиковый пирог или имбирное печенье?

Никогда не спрашивает: будешь, не будешь? Только предлагает варианты. У нее в доме от угощения отказаться невозможно.

– Кофе и пирог.

Она уходит в кухню, а я опускаюсь в кресло и машинально обвожу взглядом украшенное к Новому году помещение. Все эти хвойные ветки, гирлянды и шары, плюшевые олени и гномы, фетровые носки и, собственно, елка под потолок. Кто-то менее циничный, чем я, назвал бы это сказкой. Кто-то типа Сони Богдановой.

Блядь… Я, сука, не могу о ней не думать.

А когда думаю, у меня, блядь, перехватывает дыхание и что-то замыкает за грудиной. Тоска, которую я так тщательно прячу, прорывается и отравляет мне нутро.

Совпадение или следствие: пока я пытаюсь незаметно продышаться, в гостиной моргает свет.

– Что еще за ерунда? – шепчет Рина, вскидывая взгляд на люстру.

– Метель на улице, – замечает Тоха. – Утром было штормовое предупреждение. Могут возникнуть перебои с электричеством.

– Офигенно!

– Ладно тебе, кобра, не шипи, – толкает Тоха с ухмылкой, прежде чем обнять ее и привлечь к себе. – Если вырубят свет, пойдем кататься на таблетке.

Я медленно тяну ноздрями воздух и заставляю себя отвести взгляд в сторону.

– Да я переживаю за Тему с Лизой… Чтобы они с малышом добрались нормально…

– Доберутся, Марин. Темыч с полчаса назад писал, что выехали. Скоро будут.

В гостиную с подносом в руках возвращается Татьяна Николаевна, и мы, как это обычно бывает, щадя ее чувства, меняем тему.

– Включим какой-то атмосферный фильм, пока есть электричество? – подбивает Рина.

– Давай.