Вепрь

Я нырнул под одеяло, и морская тема на этом закончилась.

- Наверное, тебе уже нельзя, - сказал я без всякого желания, поскольку желание испытывал весьма ощутимое.

- Чепуха. - Настя через голову стянула ночную рубашку. - Поменьше надо руководства идиотские читать. Они все морально устарели. Их сочинители - старые девственницы.

- Кандидат медицинских наук Смирнов А. Б., - вспомнил я фамилию автора и ладонью провел по животу Насти.

На этом повивальная тема закрылась. Я любил ее. И потом я ее любил. И раньше. И когда нас на свете не было.

- Ты очень сильный, - пробормотала Настя, отворачиваясь к стене. - У тебя должны быть наложницы. Много наложниц. И я их всех убью.

Вскоре она уже тихо посапывала, завернувшись и одеяло, как ручейник.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, я встал с постели и надел подштанники. Бубен под зеленым плафоном лампы отливал трупным цветом. Это был его цвет. «Пора и мне отлить», - подумал я, на цыпочках пробираясь к двери.

Большая Медведица, оставив далеко позади созвездие Гончих Псов, отдыхала в ночном безоблачном небе. В сарае ворчал Хасан. Опустив глаза, я посмотрел на желтые чертежи, нашел в них некоторое сходство с грядой Курильских островов, славных своими гейзерами, и бодро взбежал на крыльцо. По пути в кабинет Обрубкова я задержался у печки. Сухие березовые поленья, подброшенные мною в ее раскаленное брюхо, затрещали, точно ореховая скорлупа в зубах щелкунчика.

- Чем могу? - От неожиданности я уронил брегет - луковицу на пол.

Брегет я безошибочно отыскал в темноте. Он всегда висел на гвоздике слева от письменного стола егеря. Но как бесшумно я ни двигался, чуткий сон бывалого разведчика я все же потревожил. Или Гаврила Степанович вовсе не спал.

- Брегет, - прохрипел я, испытывая чувство неловкости, ибо ловкость мне на этот раз изменила.

- Четверть второго, - отозвался Обрубков.

- Спасибо. - Я нащупал командирские часы и положил их на стол.

Тема времени была на этом исчерпана. Я двинул обратно на кухню.

- Брегет забыл, - напомнил из темноты Гаврила Степанович. - Но я и так тебе скажу. Это иероглифы.

- Не понял.

Я действительно не понял.

- Тебе же не луковица потребовалась, а линза на циферблате, верно? - Он включил ночник и приподнялся на подушке.

Гаврила Степанович приподнялся, а я сел на табурет. Прямо на пузырек с таблетками от больной печени егеря.

- Ну, тащи его сюда, - усмехнулся мой шеф. - Ты же не остановишься на достигнутом.

Через минуту мы вместе рассматривали внутреннюю сторону бубна. Расчленять часы с гравировкой «За доблесть, проявленную в борьбе с Колчаком» нам для этого не пришлось. В берестяной шкатулке Обрубков хранил довольно мощную лупу современного образца. Посредством искусственного увеличения красные насекомые на обечайке превратились в четыре иероглифа, плохо сохранившиеся, но вполне узнаваемые.

- Цзе ши хуань хунь, - прочитал егерь.

- Теперь все ясно. - По выражению моего лица Гавриле Степановичу не составило труда догадаться, что завтра я поеду покупать китайский словарь.

- Позаимствовать труп, чтобы вернуть душу, - продолжил он снисходительно. - Стратагема номер четырнадцать.

- Чей труп? - я настроился выяснить все до конца.

- Стратагема наведения паутины. - Подложив под спину подушку, Обрубков прислонился к стене и начал перечислять: - Поставив новую цель, возродить к жизни нечто, принадлежащее прошлому. Использовать в современной идеологической борьбе старые идеи, традиции, обычаи, литературные произведения и тому подобное. Придавать чему-либо в действительности новому ореол старины. Притаивать чужое добро, чтобы на нем основать свое могущество. Идти по трупам. Короче, стратагема возрождающегося феникса.

- А чужое зло? - спросил я, выслушав полную расшифровку фразы.

- Что? - теперь Гаврила Степанович глянул на меня с недоумением.

- Присваивать чужое зло в этой стратагеме, или как там она называется, не предусмотрено?

По обстоятельствам. - Обрубков вернул и шкатулку лупу и погасил ночник.

- Это все? - Я еще продолжал сидеть.

- Думай. - Гаврила Степанович, более не расположенный к разговору, заскрипел пружинами.

Прихватив бубен, я отправился думать. В качестве подспорья я использовал все те же домашние мифы семьи Белявских. Со всеми удобствами я устроился у печки в старом полосатом шезлонге и еще раз перечитал «Созидателя». За шезлонгом и рукописью мне вновь пришлось наведаться в гостиную.