Венгерский набоб

Тот поднял детей, а рабочие с рук на руки передали их к лестнице и дальше вниз.

Как же радовались матери, первыми получившие детей; как ликовали, прижимая их к груди, падая ниц и плача от счастья. Остальные же пылко молились, прося небо помочь спасителям.

Юноша еще двух вытянул наверх; скоро все матери прижмут к себе своих детей. Вот наконец и последние двое в надежных мужских руках. Но нет! Одного недостает - самого маленького, еще грудного: наверняка в комнате забыли. Бедная двадцатилетняя мать его, потерявшая недавно мужа, волосы рвет на себе, бьется на земле в полном отчаянии: младенец был последним ее утешением. А юноша уже делает знак удалиться всем с крыши и с двойным напряжением подтягивает канат. Видно, что не ребенок, а другая, тяжелая ноша на нем. Молодая мать с готовым разорваться сердцем подымает взоры к небу, словно уже там видя свое дитя, и вдруг вопль восторга раздается вокруг: на брандмауэре - Шатакела с найденным младенцем на руках.

Несколько минут - и двое отважных спасителей уже на улице. Все этажи к тому времени выгорели, изо всех окон выбивалось пламя.

Сойдя наземь и передав спасенного в объятия юной вдовы, Шатакела сняла с себя маленький брильянтовый фетиш, повесила ему на шею и быстро оделась.

Как она была хороша! Глаза ее сияли и лицо светилось радостью и счастьем. Как же будут благословлять спасительницу в этих жалких хибарках! И как высмеивать в салонах ломаку, канатную эту плясунью.

В то же мгновенье стена с грохотом и треском обвалилась. Обрушься она чуть раньше, обоих погребли бы горящие руины.

Но с этой стороны пожар был уже потушен; со всем рвением гасили и с другой. Народ стал понемногу расходиться.

Тут за Шатакелой прибыла карета с вернувшейся тем временем упряжкой. Лакеи соскочили с запяток: помочь сесть госпоже.

Но она озиралась, словно ища кого-то. Три незнакомых юноши, однако, исчезли: смешались с толпой, едва она вернула матери младенца. Быть может, хотели избежать изъявлений благодарности.

Напрасно расспрашивала о них Шатакела, никто их не знал. А ей очень хотелось допытаться, что это за молодой человек, кому она столь безоглядно вверила свою жизнь и кто сберег ее с такой хладнокровной отвагой.

Некоторые утверждали, что егерь, бывший с ним, называл его "графом".

Значит, так или иначе доведется с ним встретиться, если только этот юноша не аскет или пуританин какой-нибудь, чурающийся общества, где обычно вращалась она.

А как бы славно увидеть его еще хоть раз. Просто чтобы сказать: "Вы настоящий мужчина!"

Между тем в _обществе_, как мы и предсказывали, уже столько вымыслов и анекдотов ходило про их акробатические номера.

В клубе юных титанов один старался перещеголять другого. Были бы там сами, уж постарались бы расписать свое геройство. А так все это - лишь badinage: забавная чепуха, потеха.

Подвиг Шатакелы размалевывали, перевирали так и этак, одного не могли только прознать, кто тот незнакомец, ее помощник. Что же ото, совсем лишенный тщеславия человек? Ни имени своего сразу не открыть какому-нибудь журналисту, ни в _обществе_ не похвастать, ни награды не потребовать - у правительства, ежели простолюдин, или у Шатакелы, коли уж ты благородный?..

Незнакомец, однако, не объявлялся.

Однажды днем, когда шуточки и остроты на эту тему в балконной так и сыпались, взял слово Абеллино.

- Господа, я напал на след, - сказал он в присутствии лорда Бэрлингтона, Рудольфа, князя Ивана, маркиза Дебри, Фенимора и всех прочих. - У меня психологические доводы есть за то, что наш таинственный саламандр - дворянин.

- Послушаем, давайте ваши доводы! - раздались восклицания.

- Вот они: когда Шатакела посулила тысячу золотых тому, кто за ней последует, никто не вызвался. Но едва она крикнула: "Поцелуй тому, кто пойдет со мной!" - охотник вмиг нашелся. Разве не обличает это человека нашего круга?

- Хи-хи-хи! - заржал вице-губернаторский отпрыск, питавший похвальную слабость к шуткам дурного тона. - Ну, и получил он этот поцелуй?

- Дайте мне сказать, monsieur [мосье, господин (франц.)], - с презрительной укоризной ответил Абеллино, очень хорошо знавший, что "сиятельствами" вице-губернаторов в Венгрии не величают, и потому искренне оскорбясь: сын чиновника его перебивает! - Так вот, - вернув себе душевное равновесие, заключил он, - незнакомец наш, по слухам, тут же, на пожаре, у всех на глазах получил обещанное обеспечение.

Общий смех; только Рудольф, углубись в чтение какой-то английской газеты, остался безучастен.

- Вот пламенная женщина! - заметил князь Иван. - Огонь для нее - словно родная стихия.

- А как же, - подхватил неисправимый вице-губернаторский сынок, на сей раз с намерением просветить темного московита, едва ли знающего о таких вещах. - Индуски сжигают ведь себя вместе с телом умершего мужа, это наивысшее блаженство для них.

- Не думаю, чтобы Шатакела оказала такую честь кому-нибудь из своих бывших и будущих мужей, - под единодушный смех отозвался Абеллино.

При этих словах Рудольф встал и направился к развеселившейся компании.