Венгерский набоб

И все ее подкарауливают. Все смотрят как на верную свою добычу.

Пусть-ка только покажется в обществе, в которое затесалась.

Дамы заранее веселились в предвкушении ее неловкости, неумелости, оплошностей, тщеславной самоуверенности, а там и интрижек, даже скандалов. Кавалеры ждали того же: сама, мол, в руки идет; молодая, самолюбивая, страстная, беспечная и увлекающаяся – ничего нет проще обольстить, а уж раз оступившись, иного выбора ей не останется, как по рукам пойти, на радость остальным.

И никого, кому на откровенность можно ответить откровенностью, кому довериться, излиться, у кого спросить совета, на кого положиться, – кто бы заступился, направил, наставил. И меньше всего муж.

Господин Янош только о ее удобствах заботится, воображая, что в этом и заключаются все его обязанности. Накупает, выписывает из ближних и дальних мест все, что обычно нравится женщинам, – от туалетных принадлежностей вплоть до поклонников.

Да, поклонников.

Ибо с исчезновением питейной братии из карпатфальвского дома, с прекращением прежних кутежей повадились туда иные гости, которых привлекают уже не набобовы добрые вина и скверные шутки, забияки да молодки, а красивая госпожа, чернимая и боготворимая, которая возбуждает нескромные надежды – по двоякой причине: из-за мужа и собственной сомнительной славы. Словно бы не так недоступна, как прочие светские дамы. Чуть не каждый день наведываются в карпатфальвскую усадьбу светские львы, первейшие в округе.

Юный Ене Дарваи, слывущий в общем мнении предводителем комитатских либералов, потому что у него длинная борода. Есть ли другие основания думать так, точно не скажу.

Красавец Реже Чендеи, ничуть не стыдящийся, что его так величают. Для мужчины честь, по-моему, довольно обидная. Холеное лицо, подвитые и припомаженные волосы, тщательно разобранные посередине. Двух слов разумных нельзя с ним сказать.

Белокурый барон Тивадар Берки, который разыгрывает оригинала: на стуле сидит верхом, щурится на всех в монокль, воротничок выпускает до ушей и сам себя мнит человеком особенным.

Всюду жалуемый Аладар Чепчи: он неизменно открывает каждый бал в первой паре и не встречал еще женщины – не припомнит, – которая бы в него не влюбилась, а мужчины – который лучше танцевал вальс и мазурку.

Нескладный верзила граф, который сам признается, что не видывал человека неказистей себя, но тем не менее у женщин якобы не имеет соперников. Наверно, потому, что ноги достаточно длинные, чтобы любого обскакать.

Один бледный молодой человек, подозреваемый, будто он пописывает стишки под псевдонимом (спешим оправдать его, ибо сомнительно, умеет ли он вообще писать).

И еще куча всякого сброда, весьма пригодного, чтобы злословить и пустословить, отпускать приторные любезности и стереотипные комплименты, вальсировать да повесничать, – и других, которые предаются грезам, тоскуют, вздыхают, принимают томно-романтический вид и так при этом пьют, картежничают, пристают к горничным, как не всякий сумеет! И еще, коим имя тоже легион, которые совершенно без ума от прекрасной хозяйки, но не могут подобрать ключик к ее сердцу и в тщетных поисках сохнут, как вяленая треска. Вот какой цветник красуется в Карпатфальве с тех пор, как набоб на идеальную женщину сменил деревенских красоток.

Бедная женщина!

Как бы ей хотелось спасение, защиту найти от этого гнетущего, тоску и скуку наводящего, раздражающего окружения! Но где же, у кого? Ни единой души, которая бы ее понимала. Г-н Янош полагает, будто супруга премного должна быть ему обязана за то, что он до отчаяния замучивает ее этим веселым обществом.

Какие глупцы, ничтожества, пошляки, остолопы в сравнении с идеалом, который сотворило ее сердце!

Какие все пустые, тщеславные и никчемные себялюбцы рядом с тем, чей образ хранится в святилище ее души!

Почему хоть женщины возле нет, доброй подруги, которой можно приоткрыть душу, где, никем не чаемый, таится тот образ?

До торжественного учреждения общества оставалось уже немного.

На предстоящее увеселение Карпати назвал кучу народу и послал жене с главноуправляющим длинный список приглашенных просмотреть и внести, ежели кого позабыл из угодных ей.

Особое это внимание уже показывает всю предупредительность, с какой он к ней относился.

Почтенный управитель понес список, стучась по очереди в каждую дверь и ни одной не открывая, прежде чем не прокричат: «Войдите!». Увидев госпожу, он почтительно замер на пороге, думая в замешательстве: вот бы из дверей да прямо до дивана дотянуться с бумагой этой проклятущей.

Фанни особенно привязалась к старику. Бывают люди, которых таким лицом наградит природа, что вся их честная, прямая душа отобразится на нем, и с первого взгляда чувствуешь к ним доверие. Не дожидаясь, пока Варга подойдет, Фанни сама встала, взяла его за руку, и, преодолевая сопротивление, подтащила старика, который все пытался поклониться, к креслу, куда и усадила, а чтобы не вскочил, с детской лаской обняла обеими руками, что уже в полнейшее смущение повергло добряка. Разумеется, он тотчас встал, едва Фанни его отпустила.