Венеция зимой

— Мсье Сарди, вам нужно проводить время с молодежью, дружить с ровесниками…

Он злобно оборвал ее, как избалованный ребенок, знающий, что ему все дозволено:

— Это уж мое дело!

— Вы слишком редко выходите из дома.

— Если бы я мог выходить с вами…

Сарди стоял перед ней выпрямившись и напряженно ждал ответа. Резким движением он отбросил со лба прядь волос и с вызовом взглянул на нее.

— Увы, это невозможно, — улыбнувшись, сказала Элен.

Он проводил ее до лестничной площадки через сумеречный зал, прошел через холл, где женские фигуры в античных туниках держали в руках светильники в виде факелов, отбрасывающие на потолок круги белого света. Внизу гигант привратник, сопровождаемый собакой, довел Элен до входной двери и через глазок оглядел улицу. Затем отпер дверь, пропустил Элен и остался на пороге, наблюдая, как она направилась к мужчине в толстой куртке, который ждал ее, освещаемый сзади солнцем.

На следующее утро Элен и Ласснер проснулись среди сбившихся одеял и простыней. Было около девяти. Будильник, стоявший под бисерным абажуром лампы, уже звонил, но не мог разогнать полудремы, охватившей их после бурной ночи. Ласснер повернулся к Элен, обнажил ее груди и стал ласкать их губами, потом так же нежно целовал живот и бедра, как будто воздавал ей дань поклонения и благодарности. Она чувствовала умиротворение и какую-то завершенность, ей казалось, что только сейчас она узнала, что такое утро, что такое радость.

Потом Ласснер встал с постели, совсем голый, в полумраке комнаты. У него было крепкое тело, а грудь словно покрыта густым руном. Она смотрела, как он двигается в этом бледном свете, любовалась его узкими бедрами, сильными, волосатыми. Улыбнувшись, она сказала:

— Адальджиза сейчас придет. Если она узнает…

— Какое это имеет значение! Мы свободны, мы любим друг друга. Пусть об этом узнает весь мир! Мне нечего скрывать… Ну да ладно, трусы я все-таки надену.

Немного погодя, когда появилась Адальджиза, Ласснер был уже в мастерской у Пальеро.

— Ты еще в постели? Уж не заболела ли?

Они уже перешли на «ты».

— Ну что ты, — сказала Элен, укрытая простыней до подбородка. — Я никогда еще не чувствовала себя так хорошо.

— Вот и прекрасно! — улыбаясь, воскликнула Адальджиза.

9

Два дня спустя Ласснер опять решил снимать утреннюю Венецию. Он уже сделал подборку пейзажей; туман по-разному преображал их, и они казались нереальными, будто были рождены его фантазией или навеяны какими-то галлюцинациями.

На этот раз Элен тоже пошла с ним, но у нее было совсем другое настроение. Ее душа выбралась наконец из вязкой мглы, где блуждала раньше в поисках выхода.

Они задержались в мастерской. Пальеро только что растопил камин кусками старых балок, оставленных каменщиком. Когда он разжигал огонь, из камина выскочила крыса, и Пальеро убил ее, метко бросив молоток. Он заявил, что может без всякого шовинизма утверждать: крысы в Венеции самые умные, и ему просто повезло, что он не промахнулся. Он предложил Элен посмотреть на крысу, и, не желая прослыть трусихой, Элен согласилась.

Это было очень жирное животное с кольчатым хвостом и лапами цвета земляники, из перебитой спины сочилась кровь. Крыса, казалось, нахально ухмылялась, оскалив острые зубы, словно бросая вызов своим врагам. Элен вздрогнула и поскорее отошла.

— Милое создание, верно? — сказал Пальеро. — А как она прыгала!

— Куда же ты теперь ее денешь? — спросил Ласснер.

— Брошу в топку котла, когда Адальджиза подложит туда дров.

— А много тут крыс? — спросила Элен.

— Конечно, и самые смелые кошки боятся их трогать.

— Что, они водятся здесь, в этом доме?

— И здесь, и в других домах. Это самка. Скоро должен появиться самец. Они тоже исполняли здесь пьесу «венецианские любовники»[15].

Что он имел в виду? Смутившись и улыбнувшись про себя, Элен подумала, что Адальджиза сразу поняла: Ласснер ночевал не у себя.

Для того чтобы попасть на Лидо, куда решил поехать Ласснер, надо было добраться до Славянской набережной, и сесть там на катер. Дорогой они уже не говорили о крысе, хотя Элен все еще думала о ней с отвращением. Словно стремясь отогнать от себя вид этой оскаленной морды, она прижалась к Ласснеру, уверенная в защите; Элен вдруг стало страшно. Ласснер положил ей руку на талию, улыбнулся и заговорил так ласково, словно угадал ее тревогу. Ветер с моря бежал по поверхности лагуны, будоража серую вору. Элен захотелось открыться, довериться Ласснеру, вырвать из глубины души свои тайны, даже если ей будет больно. Сказать об Андре один раз, один-единственный раз и тут же покончить с ним, выбросить его из своей жизни. Но на это надо еще решиться. Берег приближался. В окна, покрытые водяной пылью, были видны длинное низкое строение и смутно — неровная линия домов.

Немногочисленные пассажиры поднялись на палубу. Какой-то старик, приготовившийся выходить, аккуратно сложил газету с крупным заголовком на первой странице — «Покушение в Риме».