Венеция.net

От кого: William Jeffers

Кому: [email protected]

Тема: Икона Святой Софии

Дорогой инспектор,

Новости, которые я могу о себе сообщить, неутешительны. Артериальное давление скачет — это существенно сказалось на моих физических силах и интеллектуальных возможностях, я вынужден лежать в постели. Однако отвечаю на ваш вопрос: у меня есть достаточно оснований полагать, что таинственный документ, обнаруженный в Сан-Рокко, может иметь отношение к иконе Святой Софии, рельефу на золотом чеканном листе, некогда почитаемом византийскими императорами и привезенном в Венецию из Четвертого крестового похода. Думаю, речь идет именно об этом бесценном сокровище, тайну которого вы стремитесь разгадать.

Надеюсь и впредь быть вам полезным.

Сердечно ваш,

У. Дж.

19

«У меня будет восемьдесят тысяч солдат и двадцать боевых кораблей. Я не хочу больше инквизиторов, не хочу больше сената, я стану Аттилой для Венецианского государства» — так говорил весной 1797 года молодой генерал Бонапарт, недавно взявший один за другим города, расположенные на материке, и теперь подступивший к Городу дожей. Он произнес эти слова спокойно, но твердо и решительно. Напротив него стояли два эмиссара, спешно присланные властями Венецианской республики. Дорогие, шитые золотом одежды обоих посланников свидетельствовали об их высоком ранге. Белые парики и утонченные манеры обоих посланников контрастировали с длинными черными волосами молодого французского боевого генерала, для которого Венеция была лишь этапом на пути к завоеванию всего мира.

Посланники с трудом скрывали свой страх. Они понимали, что от вооруженных сил Венеции, некогда заставлявших трепетать могущественных властителей, осталась одна тень. А значит, надо спасти то, что еще можно спасти, и посланники пытались выторговать, прежде даже чем Венеция примет сражение, подходящие условия капитуляции. Однако слова Бонапарта, звучавшие точно удары пушек, эхом отдавались в их головах. «Я не хочу больше… не хочу больше…» — только и слышали посланники, в глубине души сознавая, что славной Венецианской республике пришел конец. «Я не хочу больше… не хочу… Голос пушек испокон веков самый громкий».

Ничего не оставалось, как вернуться в Венецию и сообщить дожу о страшной опасности, нависшей над городом.

В зале Большого совета кипели страсти. «Я не хочу больше…» — сказал генерал Бонапарт, и оттого страх читался на лицах государственных мужей Венеции. Сам дож только и говорил о том, чтобы сдаться врагу. И все же раздавались голоса, призывавшие к оружию, к сопротивлению, взывавшие к чести, убеждавшие, что лучше смерть, чем позорная капитуляция. Некоторые члены совета возлагали надежды на народное ополчение, которое вот уже несколько дней успешно отражало единичные атаки французов. Рассказывали о смелых действиях морского офицера, решительно направившего пушки на французский корабль и не позволившего ему войти в порт. Но все разговоры были напрасны. Страх оказался сильнее. В обстановке всеобщего смятения Большой совет лихорадочно, словно поддавшись паническим настроениям, проголосовал за сложение с себя полномочий; орган власти, который столетиями противостоял крупнейшим монархам мира, перестал существовать.

Войска Бонапарта вошли в город. Военные корабли французов легко завладели портом, на берег высадилось великое множество пехотинцев и конницы. Никогда еще Венеция не слышала столь громкого цоканья конских копыт по мостовым. Те венецианцы, что еще отваживались выходить из своих домов, были вынуждены поспешно укрываться от всадников, внезапно появлявшихся то тут, то там. Самые богатые дворцы, чьи хозяева поначалу тщетно пытались забаррикадироваться, подверглись такому разграблению, которого город не знал за всю свою историю.